Что знает дождь - стр. 16
— Есть способ проиграть не так быстро.
Цитировала я маме. Не из этого фильма, и даже не из французского. Но тогда мне хотелось показать, насколько для меня всё это важно. А ещё, что в отличие от неё, папы, бабушки, дедушки и даже в отличие от Гринёва, я не собиралась в медицинский. Я в доктора не пойду.
— У тебя есть ещё целый год подумать, — говорила она. — И вообще, одно другому не мешает.
Я соглашалась, просто не желая спорить.
Она отступала, в надежде, что я передумаю.
— А знаешь, что, — вдруг сказала она, когда мы свернули в подворотню, чтобы сократить дорогу. — Куда бы ты ни решила поступать, не бросай французский.
Это были едва ли не её последние слова.
После её смерти я не сказала на французском ни слова.
И зачем только мы свернули? Почему не взяли такси? Ведь всего и надо было — остановиться. Или пойти другой дорогой. Но мы свернули…
.
— Может, квартиру обокрали? — спросила я Гринёва, оглянувшись по сторонам, со слабой надеждой, что ни Оксанка, ни тёть Марина, даже Урод тут ни при чём.
Следы пальцев на покрытой пылью тёмной мебели. Открытые шкафы. Передвинутые вещи.
Меня тоже не отпускало ощущение: в квартире что-то искали.
— Смотря что ты имеешь в виду, говоря «обокрали», — усмехнулся Гринёв. — Ведь не из-за этого же тебе понадобилось прийти.
— Я пришла за серёжками. Хочу надеть на выпускной, — соврала я.
— Ну так бери. И пойдём, — усмехнулся Андрей и мне не поверил.
Затаив дыхание, я открыла маленький ящичек, где мама хранила серьги с параибой.
Серёжек не было.
«Может, мама их переложила», — дёргала я ящички, неизвестно на что надеясь.
Нет, уже известно на что. На то, что Оксанка не просто так приходила вчера вечером — она пришла положить на место то, что не принадлежит её маме.
Что не тётя Марина таскала из квартиры наши вещи. Не мамино платье мялось в ворохе её вещей. Не бабушкина камея пылилась в вазочке на тумбочке. Не на дедушкины настольные часы с бронзовым львом, увитые перламутровыми белыми розами, она небрежно бросила свою сорочку. И в старинном ящичке на комоде лежали не наши серебряные ложки с витыми ручками и ручной резьбой.
Всё это я видела перед глазами, словно внезапно прозрев, когда серьги вдруг выпали мне прямо в руки. С полки, из-за писем, куда мама никогда их не клала, сцепленные между собой застёжками и без бархатной коробочки, что лежала пустая.
Я выдохнула с облегчением.
Оксанка не знала, куда их положить, потому что не брала. Просто засунула подальше. И, конечно, она защищала свою маму (я бы сделала также) и, возможно, понятия не имела откуда у мамы эти вещи (у меня дома она никогда не была), но, когда я узнала серьги — она их вернула.