Чёртово племя. Часть вторая - стр. 16
Битый час Воробей слонялся по залу. Поминутно заходил дядька, выкрикивал фамилии кадет, и те, счастливые, летели в приёмную. Минька терпеливо ждал, понимал: у батюшки служба, он не может бросить кадило и бежать в корпус.
– Вознесенский, батюшка приехали-с! – наконец объявил дядька, и сердце у Воробья подпрыгнуло.
– А я? Про меня не забыл? – вскочил Беликов.
– А-а, – опомнился Минька, – ну пойдём.
Минька выбежал в приёмную и сразу увидел отца Василия, бросился к нему, прильнул к рясе, пропахшей ладаном.
– Отроче!
– А я уж ждал, ждал… Пешком пойдём, батюшка, ладно?
Воробей обернулся на Беликова, физиономия у того была совершенно растерянная, не ожидал, небось, что отец у Миньки священник.
– Батюшка, это Беликов, он хочет к нам в гости.
– В гости? – удивлённо посмотрел отец Василий. – Что ж, пожалуйста, если хочет.
Беликов смущённо кашлянул.
– Ничего, я так просто… Благословите, святой отец.
Получив благословение, Беликов убрался из приёмной, и Минька тотчас позабыл про него.
Домой пошли пешком, как и мечталось Миньке, и казалось ему, что все встречные завистливо смотрят на чёрный мундир с начищенными до блеска пуговицами, сияющими, как маленькие солнца.
По давней традиции, неизвестно кем заведённой, в первый день отпуска кадеты шли в ателье Фишмана на Николаевской улице, фотографироваться во всём великолепии, и Воробей с батюшкой не стали нарушать обычай.
Звякнул колокольчик на двери. Минька переступил порог и потянул носом: в фотоателье пахло чем-то особенным. Здесь стояли фасонистые кресла, высокий столик с вазой и фальшивая колонна.
Навстречу поднялся хозяин в сюртуке:
– Желаете портрет? Общий снимок? У наших фотографий превосходный глянец, придающий рельефность.
Отец Василий посовещался с фотографом и решил запечатлеть «господина кадета» в полный рост.
– Пожалуйста сюда юноша, – улыбнулся фотограф и указал на белую гипсовую балюстраду возле полотна с нарисованными, почти настоящими деревьями.
Минька опёрся о тумбу и замер, уставился в объектив фотоаппарата на треноге.
Позже, когда фотографии были готовы, Минька подарил одну Егору Юдину, подписанную каллиграфическим почерком отца Василия: «Мой любимый сын Михаил Вознесенский. Год 1913».
К Минькиной радости, ему встретился на пути капитан с дамой. Воробей обрадовался, встрепенулся, вытянулся и козырнул, высоко задрав локоть. И с удовлетворением увидел, что офицер улыбнулся и ответил на приветствие.
Дома Минька взахлёб рассказывал новости. Воспитатели у него хорошие. Полковник Любарский – толстый и добрый, на его дежурстве можно болтать, толкаться и не торопиться на построение. Он будет стоять и говорить: «Ну, пошумите, пошумите, а я подожду». Разговоры и шум не прекращались и в строю. А вот Франц – ух! Все в струнку, дышать боятся. Тишина такая, что слышно, как муха о стекло бьётся.