Чёртово племя. Часть вторая - стр. 18
– Давайте-ка, ребятки, я вам почитаю. Пастухов, подайте книгу…
Воспитатель полистал страницы и начал баюкающим голосом: «Неудачный день. Маленький восьмилетний Тёма стоял над сломанным цветком и с ужасом вдумывался в безвыходность своего положения…»
Минька тихо вошёл в спальню, присел на кровать, послушал, как штабс-капитан читает про мальчика, нечаянно сломавшего на клумбе папин самый красивый махровый цветок. Печенье и плюшки Воробей раздал ребятам, оставив немного себе и другу Миловскому.
После сигнала ко сну кадеты переодевались, аккуратно складывали форму, и Севка вдруг сказал, с досадой дёргая завязки ночной рубашки:
– А я решил, что ты не вернёшься из увольнения.
– Отчего не вернусь? – не понял Минька.
– Так… – пожал плечом Сева. – Тебе разве нравится в корпусе? Здесь как в тюрьме. Я домой хочу, в Фергану.
– Хват! Полно тебе, привыкнешь.
– У нас в Туркестане тоже кадетский корпус есть. Матушка туда хотела меня определить. А отец говорит – здесь лучше.
Минька присел рядом с Миловским на кровать и зашептал на ухо:
– Я скажу тебе секрет… Я когда в приюте был, тоже первые дни плакал и хотел сбежать домой.
Севка отстранился, посмотрел с недоумением:
– В каком приюте?
– Здесь, в городе. Дядька Семён меня привёз, как мамка померла. А потом меня батюшка усыновил.
Миловский не стал выспрашивать подробности, лишь тяжело вздохнул:
– Мишенька, голубчик, ты бы тоже рвался домой, если бы у тебя была жива родная матушка.
Он лёг в постель, завернулся в байковое одеяло и проговорил невнятно:
– Дома-то как хорошо… У нас в Фергане улицы широкие, с тротуарами и электрическими фонарями. По базару идёшь – фруктов валом, в тандырах лепёшки пекут, вкусные, горячие.
– Невидаль какая – лепёшки! – фыркнул Минька. – Прасковья сколько угодно таких напечёт.
– И речка есть, Шахимардан.
– А здесь целых две – Урал и Сакмара.
– А какой у нас са-ад! – не обращая внимания на Минькины слова, мечтательно проговорил Севка. – Урюк, фисташки, виноград… благодать божья! А здесь степи да степи, пыль одна.
Минька засопел, отвернулся, обиженный за свою родную степь и за город. Как будто кроме пыли ничего в нём нет! А реки, а скалы, а сады вишнёвые и яблоневые? Оно понятно, что Миловскому дома и грязь дорога, но зачем же чужое хаять?
Ночью Севка не спал, ворочался – Воробей слышал рядом возню, шорохи и всхлипы, а после оказалось, что Миловский пропал. В утренней суматохе Минька не обратил внимания, что Севы нет в умывальне, только на построении заметил. При обходе комнат все убедились, что Миловский исчез: его кровать была в беспорядке, одеяло сбито, ночная рубашка скомкана. Кое-какие личные вещи пропали из шкафчика, а ещё образок в изголовье кровати – матушкино благословение.