Черное копье - стр. 112

Странные знаки, очень странные; словно мукой изломанные росчерки – нет в них ни благородной простоты и изящества начертанных Феанором письмен, ни прихотливой разнообразности творений Даерона; со стороны это похоже… Похоже, птичья лапа какая‑то в середине, слева вроде как глаз… Но до чего же всё жуткое, неприятное! Такое не рисуют для души – разве что отпугивать кого‑то. А вот внизу, под тем, что ему кажется лапой, – вроде раззявленный рот… Алые и голубые линии свивались в причудливую вязь, и чем дольше смотрел на них Фолко, тем больше казалось ему, что за этими знаками стоит какая‑то далёкая и недобрая сила, чуждая, враждебная всему, в том числе и тем, кто рисовал эти, несомненно посвящённые ей знаки. «Нужно запомнить! – приказал себе Фолко. – Кто знает, может, сгодится…» И он своим острым глазом стрелка‑хоббита стал медленно водить по изгибам линий и росчерков; он угадывал последовательность, в которой рисовался знак; пусть он не знает, что он означает – но за этим знаком была сила.

Путешествие через страну Олмера заняло ещё три полных дня, и у хоббита в конце концов зарябило в глазах от разнообразия стёкшихся сюда племён и народов. Здесь ему встретились и сумрачные ангмарцы – эти лютее всех зыркали на гномов и хоббита, и только присутствие стражи спасло друзей от драки; и низкие, коренастые, бородатые, смахивающие на гномов истерлинги‑пахари; и сходные с ними телосложением, но не носившие бород их сородичи‑кочевники; и попадались ещё поселения хазгов, и ещё каких‑то неведомых народов, названия которых он не знал; и всё это смешивалось, варилось, превращаясь во что‑то неразличимо‑слитное; и надо всем властвовала здесь воля Вождя. Соединение получалось странное. Хоббит видел и шумное, весёлое многолюдство, с песнями, с не похожими друг на друга танцами и обрядами – и мрачные, опустевшие улицы, и молодых мужчин, ожесточённо рубящихся на вытоптанных околицах деревянными мечами и ворочающих похожими на оглобли тупыми и тяжёлыми копьями. Но имя «Эарнил» звучало повсюду. Оно доносилось из‑за неплотно прикрытых ставен; оно вплеталось в непонятные песни; оно было последним словом, замиравшим на устах разговаривающих в трактире, когда гномы и Фолко в сопровождении стражников входили туда; и над всем этим людским муравейником совершалась какая‑то трудноразличимая, но чётко налаженная работа. Чья‑то воля ставила многочисленные кузни, где день и ночь стучали молоты; она управляла тянущимися по дорогам обозами с хлебом; повинуясь ей, шли, поднимая пыль, пешие и конные отряды – котёл кипел, над ним поднимался обжигающий пар, уже начинающий распирать туго вставленную крышку…