Черная рукопись - стр. 36
Я вгляделся получше и понял, что это чей-то лежащий боком к нам труп.
– Смотри, и там, – возлюбленная обратила свой палец на другую бледную выпуклость, находящуюся на большом удалении от первой и тоже оказавшуюся трупом.
С возросшим вниманием продолжив наблюдать за полем, очень скоро я в ужасе убедился, что количество трупов постепенно растет, и там, где минуту назад не было ничего, кроме призрачно-алых трав, уже в следующую распростирается одно или два иссиня-белых тела.
– Они возвращаются, – говорила Вера, – напоминают тебе о себе.
– Знаю, – почему-то отвечал я.
С каждым мгновением наткнуться взором на мертвеца становилось все легче и легче, а найти свободный от трупа участок земли наоборот сложнее.
– Они падают с неба, потому что наверху тесно. Их исторгает земля, потому что внизу еще теснее, – пугающе-буднично продолжала Вера. – Ни то ни другое больше не может хранить в себе столько.
В какой-то момент трупы стали наслаиваться друг на друга, и под всей этой толщей ни одного клочка травы разглядеть теперь было невозможно. Все было в мертвых телах, начиная от окна дачи и до самого горизонта. Море тел.
Среди них я видел и знакомых: там лежали павшие в бою враги и сослуживцы, преступники, убитые в перестрелках, и жертвы этих преступников, а также многие другие.
– Не отводи взора, милый, – сказала моя возлюбленная.
– Но я и не отводил, – ответил я, обернувшись к ней.
Но ее не было. Была только пустая комната. И я вновь посмотрел в окно.
На горе трупов, в знак воинского приветствия прислонив единственную уцелевшую конечность – правую руку – к козырьку, стояло, улыбалось и говорило мне что-то последнее живое существо этого сна.
Слова Солдата доносились до меня лишь слабым отзвуком, поэтому я начал вглядываться в движения его беззубого длиннющего рта, чтобы разобрать их.
И вдруг осознал, что Солдат непрерывно произносит одну и ту же фразу:
– Он просыпается, командир. Он просыпается, командир. Он просыпается, командир…
Я не понял, о ком он.
Не знаю, кто просыпается.
Не помню…
…Разбудила меня не то похмельная, не то невротическая мигрень, не то обе сразу. И в поисках заветного зелья, способного, ввиду содержания в себе и опиума, и сорокапятиградусного алкоголя, помочь в любом из трех случаев, я добрался до кухни.
– Как спалось, командир? – своим вечно ехидным тоном поинтересовался со стула Солдат.
– Неважно. А тебе как… бодрствовалось? – я чуть было тоже не сказал «спалось», но вовремя вспомнил, что Солдат никогда не спит.
– Прекрасно. Всю ночь в окно смотрел.
Я еще не до конца пробудился, и мои пьяные сны наслаивались на объективную реальность, местами даже замещая ее. Поэтому в ответ на последнюю реплику Солдата я задал совершенно идиотский вопрос: