Черная рукопись - стр. 34
– Да?
– А с чего вдруг Поэт является на заседания по своему усмотрению? Что это за исключения такие?
Лозунгович ответил, что причина кроется в глубокой признательности, которую питает Рифмовщик к Поэту. Последний, являясь большой самостоятельной звездой, в наиболее провальный для Ордена период откликнулся на дружескую просьбу Рифмовщика и связал свой литературный путь с метафористами, сам факт чего обеспечил клубу и его участникам внимание и признание со стороны критиков. Метафористов стали издавать сначала в сборниках, где их имена стояли в одном ряду с именем Поэта, а затем и по отдельности. В результате метафоризм превратился в главное литературное течение Города, влияющее на умы его жителей и задающее тон его творческой жизни.
– Так что он – действительно исключение, – резюмировал Лозунгович.
По всей видимости, расчетливость Рифмовщика пребывала в глубоком конфликте с его жадностью до славы, и именно поэтому он, дождавшись, конечно, времени, когда Орден окреп, и потеря Поэта уже не может ударить по финансам смертельно, и решил выгнать лучшего из своих метафористов, убедив остальных (дабы не показаться неблагодарным), что на самом деле выгнан какой-то там Зыменов. Хитро.
Но было ли появление гримера все же спланировано Рифмовщиком заранее, или тот лишь ловко сымпровизировал, сумев различить, кто есть кто? Вопрос пока без ответа…
…В конце переулка мы увидели высокий силуэт. В лунном свете он отделился от одной из стен, словно чья-то долговязая тень, решившая вдруг обрести самостоятельность. У силуэта был костыль, а у костыля – мерный стук о брусчатку, подобно тиканью часов знаменовавший приближение к нам фигуры незнакомца.
Лозунгович пришел в ужас: кожа его побелела, а ореол значительности, которым он так старательно окружал себя при помощи манер и жестов, растворился. Даже гордые и самостоятельные Володины уши как будто слегка уменьшились.
– А пойдем назад, – обратился он ко мне, – я передумал сокращать путь. Прогуляться хочу.
Хоть я и принял испуг моего спутника за впечатлительность творческого человека, спорить все же не стал, и мы развернулись.
Но позади нас уже стояли еще два незнакомца. Без костылей, но с дубинками.
– Не спешите, – спокойным и не терпящим возражений тоном, сказал один из них, – в некоторых делах спешка может навредить.
Помимо дневника я всегда ношу при себе две вещи: парабеллум и выдвижную дубинку с утяжеленным наконечником. В кипящих преступных окраинах и тем и другим мне доводилось пользоваться далеко не единожды, и сноровка у меня высока. Данный факт многие подтвердили бы с большой горечью… а иные и вовсе не смогли бы подтвердить.