Через тернии к звездам - стр. 48
Мужчина рассмеялся, но Летиция уже не слышала его. Она увидела Флавия, неизвестно, сколько времени уже наблюдавшего за ними, а в голове ее звучали слова центуриона: «Если переживу этот поход…» Никогда еще опасность потерять его не казалась ей такой реальной.
Сцевола будто прочитал ее мысли, а, может быть, действительно слышал их разговор. Он хмуро взглянул на Лукро, будто осуждая его за неосторожные речи. Центурион забрал документы, за которыми приходил, наскоро простился и покинул атриум.
Марк жестом пригласил девочку в таблинум. Все значительные дела и переговоры он предпочитал вести именно там. Оставалась масса самых разнообразных вопросов, требовавших решения до отъезда, но не менее значимым он считал разговор с Летицией. Однако она его опередила.
– Почему ты не можешь взять меня с собой?
– Детям не место на войне, – ответил Марк устало. – Я много раз говорил тебе об этом и не изменю своего решения.
– Но Квинт едет с тобой!
– Квинт – мужчина, его, как и мой долг защищать семью и Родину. Сенатор Цицерон[1] как-то обмолвился, что выделил два понятия Родины – по рождению и по гражданству. Ты, рожденная в Галлии, но живущая в Риме, как никто другой, должна понимать, что это значит. Для меня же нет другой Родины, кроме Италии. «За нее мы должны быть готовы умереть, ей полностью себя отдать, в нее вложить и ей как бы посвятить все свое достояние»[2].
Летиция поняла, что переубедить Марка невозможно. Она устыдилась своих слов: собиралась поговорить о Марсии, а вместо этого говорила о себе. Сам мужчина так же не был рад подобному повороту разговора, но не видел смысла давать напрасную надежду.
Повисла гнетущая тишина, прерванная появлением Марсии старшей.
– Отец, мне сказали, что ты хотел видеть меня. Я не помешала?
– Нет, – ответили Марк и Летиция одновременно, а девочка продолжила:
– Я уже ухожу.
Она успела сделать несколько шагов к выходу, прежде чем подруга остановила ее, шепнув:
– Останься. Я боюсь того, что скажет папа.
Летиция молча подчинилась, крепко сжав руку Марсии, Марк не стал вмешиваться. Дождавшись, пока те займут кресла напротив него, произнес:
– Марсия, ты уже достигла совершеннолетия. Твоя красота не осталась незамеченной. Неудивительно, что отцы некоторых молодых людей уже спрашивали меня о тебе, но среди многих достойных я выделил лишь одного. Ему одному я позволю приходить в мой дом, чтобы иногда видеть тебя, – продолжил Сцевола, – если ты сама не будешь против него. Если есть кто-то иной в твоих мыслях или в твоем сердце, ты можешь сказать мне о нем. Последнее слово будет за тобой.