Чем Черт не шутит - стр. 4

Наставник, почувствовав, что подопечный отстал, обратил, наконец, на него свой дубовый взор.

– Как удобно.

– Нисколько не удобно.

Колдун склонился к чужому колену, Радан тут же выпрямился.

– Что тебе вообще от меня нужно?

– Мне? Ничего, но мой долг – воспитать тебя.

– Может, ты найдешь себе кого-нибудь другого и будешь его воспитывать?

Лицо Наставника само по себе могло бы стать слепком согласия.

– Если я отпущу тебя и верну матери, а взамен возьму другого мальчика, ты, действительно, согласишься на это?

– А ты сделаешь так? – Радан выпучил глаза, воодушевленный простотой этой блестящей идеи.

– Я могу так сделать. Согласен? – Наставник заложил обе руки за спину, повесив их там, как тяжелый медальон, и приподнял брови в ожидании ответа.

– А когда решать?

– Сейчас.

Ну раз у него нет выбора, пусть выбора не будет и у другого.

– Да.

– Да? Заберешь чужую жизнь в обмен на свою? – Наставник спрашивал совершенно серьезно, но глаза у него при этом смеялись, они светились особенным блеском, прокалывая виски белесыми пиками морщинок.

– Да! – выкрикнул Радан.

– Ладно, – согласился Наставник и принял такую позу, ничем не отличавшуюся от той, в какой он был до этого, но в ней ощущалась опасная сила, как в туче, что принесет грозу.

Еще мгновение – и все изменится навсегда.

Радан почувствовал это, как надрез на коже, – четко и болезненно – и едва успел отменить:

– Нет!

– Что – нет? – переспросил Наставник с таким видом, как будто слово это – иноязычное, и слышит он его, может быть, второй раз в жизни, смутно припоминая значение.

– Нет – это нет. Здесь у вас какие-то еще смыслы вкладываются в три буквы? У нас вот есть особенные три буквы.

– Ты не должен бояться.

– Да пошел ты на…

«Сегодня первый день твоей оставшейся жизни», – вспомнилась прежде неясная строчка из песни, которая Радану, надо сказать, очень даже нравилась – там, дома, где он был еще вчера. Как раз под нее ему предлагали «подышать» новые Санины друзья-идиоты: Джон и Зуб. Они сидели в подвале (под скрипучее пение кассетного плеера, к которому Саня приладил колонки от своего умершего магнитофона): Радан – на детском кресле-качалке, с натянутыми (как сейчас его нервы) пластиковыми рыже-розовыми проволоками, где он едва помещался; парни – на грязном и отсыревшем, зато мягком помоечном матрасе. Зуб полез в карман с таким вдохновенным видом, как будто собирался достать оттуда как минимум кролика, а вытащил – банальную пачку сигарет, милостиво приобретенную для них случайным алкашом, болтавшимся возле магазина, как космический мусор возле орбитальной станции.