Чем Черт не шутит - стр. 3

– На выход, – потребовал человек, одетый во все черное.

Радан медленно повернулся. Выходить что-то расхотелось.

– Ты понимаешь, что я говорю, или нет?

Радан, конечно, понимал, и еще он понимал, что вид у него, наверное, уж слишком растерянный и глупый, но все равно продолжал стоять: вполоборота к двери, с горящей рукой, неестественно отведенной от тела, с болью в колене, что за ночь только усилилась, в оцепенении от крысы, от черного человека, нарушенного одиночества, и вообще всего, что с ним произошло за последние сутки.

– На каком языке он говорит? – крикнул стерх в темноту.

– На нашем, – ответил Наставник, чей голос Радан мгновенно узнал и весь внутренне сжался.

Хоть он и ожидал чего-то подобного, но больше мечтал, что о нем просто забудут.

– Ну как, лучше здесь спится, Рае?

Радан сжал кулаки – ногти впились в ладони.

– Молодец, главный урок ты усвоил.

– Это какой?

– Молчание – золото.

Однако Радан вовсе не желал молчать, просто не мог придумать, что сказать. Да и голова у него уже ничего не соображала: тяжелая, она клонилась вниз, как те розы, что маме дарили на дни рождения.

– Не стой столбом – некогда.

Голос Наставника не был раздраженным, скорее равнодушным, будто Радана навязали ему, как бедного родственника, заставив заботиться о нем против воли.

Ну так и возвращай все как было, кто тебя просил-то?

Однако требовать ответов на какие-то вопросы было слишком тяжело, и Радан безропотно похромал вслед за человеком, которого смутно знал, чтобы не оставаться там, где не знал никого.

– Не стоит тебе больше сбегать из дома: Пустошь ты все равно покинуть не сможешь. А попытаешься по-настоящему навредить Колпаку – он навредит тебе. Проведешь тогда не одну ночь и даже не две – сначала в Лазарете, потом – в Остроге. Так что предупреждаю сразу – забудь. Отныне Пустошь – твой дом. И мой дом – твой дом, – туманно разъяснял Наставник, и взгляд его плыл слишком высоко, как у дерева, где-то над землей и над Раданом, в то время как сам Радан смотрел себе под ноги и поддевал короткими пальцами золу, сделавшуюся теплой в ослепительном утреннем солнце.

– Это не дом, а тюрьма. Строгого режима.

– Смотря как к этому относиться. Говорят, человек может быть свободен, находясь в заключении, и несвободен, будучи на воле.

Радан остановился, отчасти от царапнувшей его злости, отчасти от того, что колено ныло невыносимо, склонился к припухшей ссадине, видневшейся сквозь дыру на штанине, тронул ее пальцами и, зашипев от боли, буркнул куда-то в землю:

– И кто придумал эту чушь, надзиратели?

– Еще говорят, надзиратели и заключенные – братья.