Чабанка - стр. 56

на время. А следующим утром меня поставили на полы и я мыл свою часть полов по соседству с боксером-тяжеловесом Сергеем Войновским. Работать, как меня научили в хозвзводе, это «не западло», «западло» другим прислуживать. Как говаривал товарищ Чацкий: «служить бы рад, прислуживаться тошно».

– Ну кто так моет поль? – в майке, тапочках и галифе за нашей спиной появился Сапог, – Так, Руденька неси ведро чистый вода.

Я принес.

– Вот, как надо! – с этими словами Сапог, к моему ужасу, выплеснул сразу все ведро на пол, схватил тряпку и начал ловко вытирать воду. Тряпка быстро намокала, он ее часто выкручивал в ведро, только когда ведро снова стало почти полным, но уже грязной воды, Сапог удовлетворенный разогнулся. На 25–30 квадратных метрах пол сиял, прошло буквально три минуты.

– Меня дедушка Хасан гоняль, он мне два зуб выбиль, я весь казарма мыль, – радостно сообщил он нам с Серегой.

– Рота, выходи строиться на утреннюю проверку, – заорал дежурный по роте. На этот раз и я не успел начистить сапоги, а надо бежать. На аллее, пока мы строились, хмуро выхаживал Корнюш. Наконец мы замерли, он обвел нас тяжелым взглядом.

– Предупреждаю, сегодня утром Людка не дала, буду ебать всю роту.

По строю шелест недовольства неизвестной мне Людкой. Из казармы прибегает опоздавший заморыш-салабон, очевидно с уборки туалета.

– Товарищ прапорщик, можно стать в строй?

– Можно Машку за ляжку, в армии положено говорить «разрешите». Не слышу, боец?!

– Разрешите стать в строй?

Корнюш молча продолжает сверлить взглядом бойца.

– …товарищ прапорщик, – наконец догадавшись, заканчивает он.

– Стать в строй!

– Есть! – парень становится в первую шеренгу и немедленно оттуда вылетает от увесистого удара в спину.

– Что не стоится, военный?

– Виноват, товарищ прапорщик, – занимает снова свое место в строю.

– Рота, слушай мою команду! На-пра-а-во! Шаго-ом марш! – в столовую мы сразу не пошли, двадцать минут старшина гонял нас по плацу, на завтрак осталось только одна минута. Для меня не беда – я на харчах. А как остальным?

За моим столом на завтраке оказался тот очкарик, что просил заправить его койку. Он налил себе чай, намазал хлеб маслом, посыпал его сахаром и стал только попивать чаек, отказавшись от каши «дробь двенадцать». Я не мог отвести взгляда от его руки, как он держал солдатскую железную кружку, «по интеллигентному» оттопырив на все девяносто градусов мизинец. Это был немец, фамилия Мерге. Их было несколько у нас в роте: Мерге, Гейнц, Менго, Раушенбах. Это были казахские немцы или немецкие казахи, не знаю как правильно, не зря Сапог назвал Гейнца фашистом урюкским.