Центр жестокости и порока - стр. 45
Юноша был уже почти на грани безумия, когда под театральные свисты и лихое улюлюканье в комнату, где его содержали грязные и вонючие похитители, ворвались обученные к налетам бандиты, ведомые, конечно же, неизменным Баруном. Бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и выведены на улицу, где демонстративно поставлены на колени, прямо перед зданием бывшей конторы, и в униженном положении оставлены терзаться ожиданием незавидной и скорбной участи; дальше бандиты деловито принялись освобождать шестнадцатилетнего подростка от железных наручников, ножных матерчатых пут и омерзительного, вонючего кляпа; разумеется, никто не потрудился ему объяснить, что «организованный концерт» является зловещей инсценировкой и что лично он оказался заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью его влиятельного родителя. Впрочем, Замаров-младший и не требовал никаких разъяснений, а, едва лишь освободившись, сразу же бросился вон из источавших смрад помещений, первым делом намереваясь расквитаться с отвратительными обидчиками – и расправиться с ними незамедлительно; единственное, он мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, и, получив утвердительный кивок головы, остервенело набросился на «пахнущих личностей» и начал «потчевать» их множественными пинками, наносимыми сильными, выносливыми ногами, обутыми в дорогие, прочные, фирменные ботинки.
– Вы на кого, «помойные черти», руку посмели поднять?! – жестокие действия он сопровождал еще и сумасшедшими криками. – Вы вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец главный прокурор города – вы что, наглецы, разве об этом не знали?! Как у вас мысль-то только такая пришла – совершить со мной гнусный и дерзкий поступок?! Да я вас, «отвратные мерзости», поубиваю и здесь, и сейчас!
Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя лишь «разрешенные цензурой» ругательства; однако жестокость его физического воздействия, направленного на жалких и грязных отбросов общества – посмевших! – совершить его похищение, – вот лично она не ведала ни мыслимых границ, ни существовавших в моральном плане ограничений; сверх прочего, он, натерпевшийся всякого унижения и немного свыкшийся с ужасным зловонием, выражал яростное негодование до такой степени импульсивно, что даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Касаясь состояния жертв, следует сказать, что они не выглядели больше чересчур расторопными, какими проявили себя в момент похищения, и единственное, что в губительном случае только могли, так разве что принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги, и перекатываться по опавшей листве по возможности в те мгновения, когда обезумевший мститель заканчивал бить одного и перебирался на следующего, стараясь отстраниться от безжалостного подростка подальше; через пять минут ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – всё было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, ужаснейшей вонью.