Царьградская пленница - стр. 25
Геронтий ни перед кем не унижался, даже с большими боярами держался как равный, зато с низшими старый монах был неизменно приветлив в обращении.
– А, это ты, Василий, – ласково сказал Геронтий, увидев племянника. Всё ли дома подобру-поздорову?
– Все ладно, – ответил парень. – Батюшка с матушкой велели тебе кланяться. – Неждан снова поклонился.
– За привет спаси бог. Это кто же с тобой?
– Это друг мой на всю жизнь. Без него меня на дне речном раки бы ели.
И Неждан рассказал о том, что недавно случилось с ним на реке. Монах горестно изумлялся, вздыхал. Закончив свой рассказ, Неждан промолвил:
– А мы с Зорькой пришли посмотреть, как ты летопись пишешь.
– Вот что вам желательно увидеть, отроки? Се – доброе желание, и я вас удоволю.
Геронтий снял с полки пергаментный свиток, баночку с чернилами, отточенное гусиное перо. Он развернул свиток на столе, прижав его сверху и снизу чисто вымытыми камешками, и шутливо сказал, обмакнув перо в чернила:
– Какое же памятное событие запечатлеет в сей день мое перо? Не то ли, как некий неразумный отрок искушал судьбу худыми деяниями и за то чуть не принял безвременную кончину?
Неждан покраснел и умоляюще пробормотал:
– Не надо, дядя, не надо, я ведь больше не буду!
Геронтий добродушно рассмеялся.
– Попугал я тебя, чадо. Невместно было бы заносить такое в летопись, где повествуется о событиях важных в жизни народной. Вот я как раз приступаю к рассказу о том, как печенеги разорили о прошлом годе княжью вотчину Черторый…
Зоря так и замер, прислушиваясь. А монах медленно читал появлявшиеся на пергаменте строки:
– «Лета от сотворения мира в шесть тысяч пятьсот тридцать осьмое в месяце травне, набежали злые нехристи на вотчину Черторыйскую, яже расположена в четырех поприщах от стольного града Киева. И бысть тамо разорение велие и погибель, и вопль, и стон людской…»
Зоря не выдержал и всхлипнул.
Удивленный Геронтий спросил племянника:
– Что подеялось с отроком?
– Его матушку родимую неверные при том набеге увели.
– Ах, горемычный!.. – вздохнул старик и стал утешать Зорю.
Успокоившись, тот робко спросил монаха:
– Скажи, отче святый, эти черненькие закорючки тебе одному ведомы?
– Как – мне одному? – удивился Геронтий. – Их всякий грамотный поймет.
– Так, значит, по ним другие люди скажут те же самые словеса, что ты сей час произносил?
Зоря впервые в жизни близко видел книгу.
– Коли бы не так, зачем бы я тратил на оное занятие отпущенную мне господом недолговечную жизнь? – просто ответил Геронтий. – И век пройдет, и два, и более, но когда житель будущих времен возьмет мой свиток, он узнает о минувшем так же верно, как ежели бы я ему собственными устами рассказал.