Бывший моей сестры - стр. 37
— Так, хорошо, — командовало Павел. — А теперь посмотри на него… Нет, не так. Чтобы было понятно противостояние.
Какое, к чертям, противостояние? Он что нас, как дуэлянтов снимает? Я стиснула зубы и уперлась взглядом в камеру.
— Да, да. Только смотри на него!
Да я сейчас тебе, маэстро фотошопа, диафрагму знаешь куда засуну? Не знаешь? Ну и ладно, пусть будет сюрпризом.
Я вальяжно потянулась, как кошка, облизала губы. Мне интересно было наблюдать за чуть потемневшим взглядом писателя. Вообще у Васи был такой финт, что временами он смотрел так, будто уже трахает меня. С легкой поволокой вожделения, умноженного на обоюдное притяжение. Я замирала под таким горячим взглядом и немного робела. Потом вспоминала, что это я тут главный по шуточкам ниже пояса, и упиралась уже в мужчину глазами так, чтобы сразу становилось понятно — кто кого и как поимел.
Но сейчас было иначе. Он словно ждал этого вызова от меня. Требовал. А когда получил, встал с кресла и в два шага приблизился. Провёл ладонью мне по колену. Скользнул выше. Пробежался пальцами по талии, задел грудь и, щекотно коснувшись шеи, упёрся в подбородок указательным пальцем, вынуждая поднять на него глаза. В них разливалась вулканическая лава, искрили дорожки радужки. Я подалась навстречу, немного потянулась всем телом к мужчине, чтобы услышать восторженное:
— Вот это игра…
Только писатель лукаво улыбнулся, намекая мне, что это давно перестало быть игрой. А съёмка продолжалась. Паша носился как петухом в зад клюнутый, он вертел нас разными ракурсами, то восторгаясь, то ругаясь, причём чаще на меня, за то, что я — как бревно. Угу, я и бревно! Как-будто сам фотограф — заядлый лесоруб. Но стоило мне встретиться глазами с писателем, я теряла какую-либо спесь, сарказм и прочие атрибуты непредсказуемой личности, что позволяет себе глупости в любой день недели.
— От тебя приятно пахнет, — шепнул Вася, касаясь пальцами моей спины, проводя невесомыми прикосновениями по позвоночнику. Я словно через объектив видела, что сейчас снимает Павел. Мужские руки, что скользят по хрупкому девичьему телу, слегка склонённая голова, пряди волос. — Липа и шафраны?
От него самого всегда пахло кофе и табаком. Иногда ещё нотами шоколада, почему-то с острой мятой. И я приросла к этому аромату посильнее, чем к любимому чаю.
— Это — ромашка, — голос шуршит, а место, где только что были мужские руки, горит огнём. Мне с одной стороны нравится это ненавязчивое внимание писателя. Он, знаете, из той породы джентльменов. Ужасно старомоден. Но, вместе с тем, чувствовалась в нем какая-то внутренняя сила и власть. А с другой — меня это пугало, потому что весь этот коктейль из разных эмоций, что похлеще наркоты выносит мозг, ещё ни разу не сулил ничего хорошего. Поэтому мне надо говорить. Слышать голоса, тогда не так страшно растворится в янтарных глазах. И я говорю, правда, с выбором тем у меня вечно проблемы.