Быть шехзаде - стр. 6

Отец поднимается. Его шаги, будто по камням под водой. Тяжёлые, вязкие. Он выходит, не оборачиваясь.

В комнате снова только она. Валиде. Сидит молча, глядит в стену, как будто за ней тайна, которую не расскажешь никому. Потом вздыхает. Легко, почти по-женски. И приказывает позвать служанку. Чай.

Она встаёт.

Направляется к нашему укрытию.

Шаги.

Медленные.

Растянутые.

Как будто не ноги, а молитвы касаются ковра.

Валиде приподнимает занавесь.

Смотрит прямо на меня. Не удивляется.

Она всегда знает, где я.

– Ты подслушивал, мой шехзаде?

Я качаю головой. Лгу.

Она улыбается.

Её улыбка, как шелковая петля. Мягкая. Но если дёрнуть – душит.

– Мы тебе верим, Ахмед… Потому что ты – умён. А умным не обязательно говорить вслух, что они знают.

Она уходит.

Мы с Мустафой остаёмся в нашем укрытии, пока не уверены, что можно дышать.

Когда я вылезаю, ноги дрожат. Я смотрю на Мустафу. Он белый, как мраморный пол у шадирвана. Мы не играем больше. Мы – свидетели.

– Ты слышал? – шепчу.

Он кивает.

Я не говорю, что понял. Но я знаю. Не отец – нет. Это она. Она – глаз, что видит. Уста, что говорят. И перст, что указывает на смерть.

Я иду один.

Мустафу увели – одна калфа подняла его с ковра, как узелок белья, и унесла, не глядя на меня. Мне не сказали, куда идти. Никто не искал меня. Но я сам не знал, куда исчезла моя тень.

Я брожу по коридору с узорами, как по чужой коже. Евнухи скользят мимо, не замечая. Или делают вид. Мальчик без глаз, без языка, с чёрной отметиной между рёбер – свидетелю нельзя быть живым.

Я встаю у решётки, за которой двор. Там журчит фонтан. Белые голуби, жирные от еды, ходят между плит. Один клюёт крошку и глядит на меня, как будто знает. Я хочу заплакать. Не от страха. От того, что уже не могу быть просто шехзаде Ахмедом.

Мне всего восемь. Но я знаю, как звучит приговор. Он – не крик, не гнев, не визг. Он звучит тихо. Как чай, налитый в чашку. Как слово «мы», произнесённое женщиной, сидящей на троне без короны.

Я прячусь в углу, между павильоном для обрезаний и резными мраморными перилами. Через отверстия виден Босфор. Я сажусь на ступеньку. Камень холодный, как утро после казни.

Я вспоминаю, как отец смеялся, подбрасывая меня в воздух. У него тогда были сильные руки. А сегодня он не мог поднять даже свой взгляд. Он согнулся, как дерево, что забыло, где у него корни.

Я сижу долго. Мир плывёт, а я сижу на месте. Внутри меня прорастает то, чего не было раньше. Будто маленький, ядовитый росток. Он не цветёт. Он впивается. Он говорит: запомни. Никому нельзя верить. Даже крови. Особенно крови.