Бульвар Ностальгия - стр. 31

кофе, хотя никуда и не спешу. Нет, я– не пенсионер, наоборот, мужчина в

расцвете сил: у меня здоровое сердце и нормальный сахар. Вот только если

чуть повышенная кислотность, но это от кофе. «С этим надо бороться. Кофе -

камни!» – предупреждает меня знакомый доктор. Но я не хочу ни с чем

бороться, тем более с кофе. Мне нравится хруст ломающихся под жерновами

кофемолки овальных крепких, черных, как антрацит кофейных зерен. Нравится

тонкий, дразнящий запах, вырвавшийся на волю кофейной души. Я с

трепетным волнением жду трех пузырьков, свидетельствующих о кофейной

готовности. В своем нетерпении я похож на добродетельного еврея,

ожидающего трех первых звездочек, свидетельствующих ему о приходе

субботы.

Почему я столь много уделяю внимания кофе – да потому, что один глоток

этого горячего терпкого, горьковатого напитка плюс глубокая сигаретная

затяжка, и вас уже тянет поговорить. Кофе – не водочная болтливость. Кофе -

задушевный разговор. С чего же его начать? Может быть сначала?

Изначально мы были разные. Я высокий, он маленький. Я блондин, он шатен.

Он собирал марки, я, кажется, значки. Он был мягким, я ершистым. У него

было непривлекательное имя Павел и безобразная фамилия Оладьев.

Я же имел оригинальное имя Ромуальд и звучную фамилию Воскресенский. У

меня были способные постоять за меня братья, а Павел был единственный сын

у родителей. Я учился в старой с колоннами и английским уклоном школе. Он -

в новой: приземистой, безликой и вечно отстающей. Он любил изучать жизнь

по книгам, я же предпочитал «учить её не по учебникам». Павел обитал в

желтом облупившемся доме, я – из крепких белых силикатных кирпичей в

добротном коттедже. Между домами возвышался импровизированный из досок

и кроватных сеток забор. Но, тем не менее, мы дружили. Нас пытались

изолировать друг от друга, но как было это сделать, если нас тянуло друг к

другу, как разнозарядные частицы!

– Он тебе не друг, – говорили мне родители. У него дурная наследственность!

– Что ты прилип к нему как банный лист к анусу. Он же душный, как парилка! -

поддерживали их братья.

Что я мог на это ответить! Что только с ним я ощущал гармонию?! Что он-

часть недостающей во мне душевной детали?! Да я и слов таких в те времена не знал…

Перемахнув через забор, я убегал к нему домой. Там можно было делать то,

что было строжайше запрещено дома: ходить в ботинках, лазить по

холодильнику и курить. Там я был в недосягаемости от воспитательного

процесса. Никто не воспитывал и не жужжал на ухо: не трогай это, поставь на

место то. Мать Павла вечно работала во вторую смену, отец приходил поздно и