Большая книга ужасов – 91 - стр. 26
– Надо, – согласилась Коринка, приглашающе махнула рукой и выскользнула из кухни в коридорчик, а оттуда начала проворно подниматься по лесенке, ведущей на второй этаж.
Эвона че! Двухэтажная изба! Так вот почему я еще издалека разглядел ее крышу и сухое дерево на коньке!
Ступеньки скрипели совершенно беспощадно; на фигурных балясинах лежали деревянные, прочные, отшлифованные до темного блеска перила. Я провел по ним рукой и задел крохотный сучок. Нет, он меня не оцарапал, он тоже был отшлифован то ли рукой мастера, то ли временем, однако я его почувствовал. И опять, как тогда на кухне, возникло странное ощущение, будто я здесь уже бывал, уже поднимался по этим ступенькам, касался этих перил и натыкался на этот сучок.
Я только сейчас обратил внимание, что кругом разливается все тот же беловато-голубовато-зеленоватый свет, который удивил меня в лесу и который я принял за лунный.
– Что здесь светится?
Коринка пожала плечами:
– Не знаю. Здесь нет ни луны, ни солнца, ни дня, ни ночи. Воздух, наверное, сам светится.
– Гипер-р-пр-ростр-ранство, – многозначительно прорычал за спиной Пепел, и мы вошли в комнату.
В глаза сразу бросились прогибающийся под тяжестью старых, запыленных книг стеллаж, а в углу – изразцовая голландка[2]. Я такие только в кино видел и на книжных иллюстрациях. А эту вспомнил…
Двери когда-то были покрашены в белый цвет, но теперь краска съежилась и облупилась. Обои в цветах и листьях местами отклеились и повисли, местами оборвались и валялись на полу.
Коринка взглянула на меня виновато и прошептала:
– Я боюсь здесь порядок наводить. Мне все время кажется, что кто-то в доме есть. Кто-то вот-вот сядет в качалку и будет довязывать плед…
Через ручку красивой плетеной качалки был перекинут разноцветный плед. Его бросили недовязанным: рядом в корзинке лежали клубки шерсти и толстый пластмассовый крючок, когда-то голубой, а теперь выгоревший почти до белого.
Я взглянул на плед – и все понял. Нет, не все, но очень многое! Во всяком случае, понял, почему мне кажется, будто я бывал здесь раньше.
Бывал, да, но только однажды и очень недолго – час, не больше, пока мама с бабулей собрали кое-какие самые нужные вещи, бросив все остальное: эти книги, которые громоздились на просевших от их тяжести полках, и ножную швейную машинку, и тонкие, с позолотой, бокалы, стоящие в дубовом серванте, и кухонную посуду, и даже не прикрыли дверцу старинной голландки… На самом деле это жила во мне мамина и бабулина память, в том числе память о гладких перилах и об этом недовязанном пледе.