Боевые потери - стр. 34
– Да, да, конечно.
М-да, вид у них был грустный, откровенно похоронный, а другого и быть не могло. Я передал им вещи, продукты, которые мне бабка всучила, кстати, она оказалась права – хлеба каким-то чудом удержались на крышке гроба. С гробом пришлось помучиться: во-первых – неудобно, во-вторых – тяжело. Наконец мы внесли его в дом и поставили на стол в центральной комнате дома – она же гостиная, она же кухня.
– Даня, ты понимаешь, извини, что так получилось, – после того как мы справились с гробом, начал сбивчиво объяснять Сева. – Дядя умер, ну что тут поделаешь. Сердечный приступ.
– Да ты что, я понимаю. Мне, наверное, неудобно у вас оставаться теперь, так я завтра уеду.
– Нет-нет, ты что. Оставаясь, отдыхай, мы же договаривались, я тебя приглашал. Нет, не обижай.
– Ну а как же тогда?
– Нет, ты останешься. То же мне придумал… Только вот, Даня, поможешь с похоронами?
– Конечно. Какие могут быть разговоры? Сделаю всё, что скажешь.
– Благодарю. Пойдём я тебе твою комнату покажу.
Среди ночи меня подняли с постели. Я, когда Сева меня привёл в маленькую комнату, где пахло сыростью, а форточка, не говоря уже о самих окнах, отродясь не открывалась, отказавшись от ужина, разделся и сразу лёг. Усталость давала о себе знать, пригибая голову к подушке. Есть мне с дороги никогда не хотелось, а вот спать – да – это я любил. Процесс восстановления сил был прерван на середине: меня кто-то тормошил за плечо, крепко впившись в него пальцами. Продрав глаза, вижу, что надо мной склонился Сева. Свет он не зажигал, но и луны,заглядывающий через ажурную белую занавеску, мне оказалось достаточно, чтобы его признать. Ну да, лицо его казалось не совсем реальным – в глазницах собралась тьма, рот провалился, а кожа слабо светилась, но это был мой друг, никаких сомнений. Едва я продрал глаза, как он мне заявил:
– Пошли.
– Куда, Сева, куда – пошли?
– Могилу рыть.
– Подожди… – я пытался спросонья сосредоточиться, сообразить, что он от меня хочет. – Какую могилу?
– Ты обещал.
– Я, я обещал?
– Да. Помочь с похоронами.
– А, ну да… А почему сейчас-то, ночью почему?
– Так надо… Ну ты идёшь?
«Тьфу. Да ну на. Что происходит-то? Ну уж если обещал, то… конечно, ерунда какая», – думаю я и встаю. Быстро одеваюсь и следую за Севой, который ведёт меня в гостиную, подводит к столу, на котором гроб стоит, но уже открытый. В горбу лежит худой, жилистый мужчина в костюме, с жёлтым лицом и длинным носом, впалыми щеками и коротко и как-то неаккуратно, клочками, остриженными чёрными, блестящими, прилизанными волосами. Каким бы истощённым мертвец не выглядел, а нести его гроб из машины до дома было одним мучением. Кости у него из чугуна отлиты, что ли? Из скрещенных на груди покойника руках торчит свечка, красным пёрышком пламени скупо освещающая помещение. Около стола, на табуретке, сидела мать Севы. Пока мой друг готовил гроб к переноске, хлопотал, Марина Николаевна не проронила ни слова, ни кинула ни одного взгляда на меня или куда-то ещё – как сидела с опущенной головой, так и продолжала сидеть доже тогда, когда мы, кряхтя от натуги, стали гроб выносить из дома. Сева шёл впереди, я – за ним, а между нами, у нас на плечах покоился гроб, я водрузил его себя на левое плечо и правый угол изголовья придерживал левой рукой, Сева, соответственно, подпирал правый угол гроба в ногах покойника, а левый придерживал.