Размер шрифта
-
+

Безумцы - стр. 24

С гор, из дикого провала,
Буря вырвалась, взыграла,
Трепет молний, блеск и гром.
Вихрь сверлит, буравит волны, —
Черным зевом глубина,
Точно бездна преисподней,
Разверзается до дна.

Читал Абст медленно, с напряжением. Голос его был резок, отрывист, и музыка стиха начисто пропадала.

– Это из «Геро и Леандра», – тихо сказал Абст. – Восемь строчек, а сколько экспрессии!

Канарис молчал. Он плохо разбирался в стихах, да, признаться, и не любил их. Он считал себя деловым человеком, а поэзия не для таких.

– Вот что, – сказал он. – Распорядись, чтобы нам принесли поесть. Мы поужинаем и поговорим. И не медли – нам предстоит немало дел.

Ужин сервировали в соседнем помещении. Канарис с аппетитом поел, выпил большой бокал пива.

– Вернемся к показаниям Бретмюллера, – сказал он, когда подали сладкое. – У меня из головы не лезет этот странный грот. Подумать только, он под боком у той самой базы! Хозяева ее, надо полагать, и не подозревают о существовании в скале гигантского тайника.

– В этом вся суть, – кивнул Абст.

Канарис стащил с шеи салфетку, решительно встал:

– Не будем терять времени! Идем к Бретмюллеру. Я сам допрошу его.

– Быть может, отложим допрос до утра? Вам следует отдохнуть, выспаться. И предупреждаю: это небезопасно. Мало ли как он вдруг поведет себя.

– Но ведь ты будешь рядом!

Глава седьмая

Они двинулись по лесной тропинке, которая вела в глубь острова. Было очень темно, и Абст включил предусмотрительно взятый фонарик. Шорох шагов в тишине, тоненький лучик света, выхватывавший из мрака то ветвь, похожую на протянутую руку, то дикий уродливый камень, усиливали тревогу, которой была наполнена ночь.

Где-то приглушенно проверещал зверек, ему ответило громкое уханье филина. И тотчас, будто вторя этим звукам, порыв ветра зашелестел в верхушках деревьев. Лес ожил, заговорил…

– А он… не вырвется? – спросил Канарис, перед которым неотступно стояли налитые кровью глаза Бретмюллера. – Было бы славно встретить его на этой тропинке.

– Исключено.

– «Исключено»! – передразнил Канарис. – Я читаю: «Бретмюллер лежит пластом, как покойник». А он бьет стекла и врывается в комнату!

– И это уже во второй раз. – Абст помолчал. – Говоря по совести, я теряюсь в догадках. Странно, очень странно. Впрочем, причины выяснятся.

– Когда же?

– Скоро… – уклончиво сказал Абст. – Но вот мы и пришли!

Луч фонарика уперся в серую бетонную стену, обшарил ее, скользнул в сторону и задержался на широкой двустворчатой двери с пандусом – в такие можно ввозить коляски с больными.

– Кто? – спросили из темноты.

Абст молча направил фонарик на себя – осветил грудь, плечи, лицо.

Страница 24