Белый олень. Часть 1. Дочь севера - стр. 1

Товарищам по крылатому строю, пилотам

136-го Лётного Отряда ОАО «Читаавиа»,

посвящаю

На берегу быстрой таежной реки, под деревьями, горел костер. Сергей лежал на мягких сосновых ветках и задумчиво смотрел вдаль. По другую сторону костра сидел старый эвенк Очиту'ха и курил трубку. За тальниками, в заливе, раз за разом громко плеснула крупная рыба. Сергей сел, прислушался:

– Вроде, таймень играет?

– К берегу кормиться пришел, за мелочью охотится, – Очитуха выдохнул клуб дыма, покосился на небо. – Шибко закат красный. И солнце в тучу упало. Однако, утром ветер подует сильный.

– Ничего, ветер переживем, – Сергей снова прилег на бок. – Лишь бы дождь не пошел.

– Дровишки маленько собирать надо, ночь студеная будет.

После долгой ходьбы по непролазной тайге с оружием и котомкой за плечами Сергей чувствовал усталость. Поэтому не хотелось вставать с нагретого у костра места и идти за сушняком.

– С чего ты это взял?

– Совсем слепой, однако. Посмотри, Урюмка'н калачом лежит – худая погода идет.

Действительно, Урюмкан, черный лохматый кобель, свернулся поодаль клубком. Расслабленно потягиваясь, Сергей встал, спустился к устью залива. Выбрав из старого плавника сухую лиственницу, принялся рубить ее у замытого песком комля. Удары топора гулко разносились над широким разливом реки, эхом отражались от крутых щёк скалистых берегов, затихали где-то далеко, в сумрачных таежных урманах.

А тем временем отгорел закат, по складкам гор неслышно пополз вечер. Над заречным хребтом взошла луна, проложив через залив мерцающую серебристую дорожку. Где-то высоко в звездном небе трубно прокричали гуси, и тайга вокруг наполнилась тревожными звуками.

– Однако, бойё1, давай еще маленько чаевать, – проговорил Очитуха и не спеша разлил по кружкам чай из прокопченного помятого котелка. – Шибко трудный день был, много сил отнимал.

Сергей подсел поближе, взял из рук старика кружку. Наслаждаясь покоем и теплом костра тот пил чай маленькими глотками. Блики огня неярко освещали лицо эвенка, его прямые седые волосы падали на морщинистый лоб. На виске и щеке рваный шрам, рот немного перекошен, и от этого кажется, что Очитуха постоянно чему-то улыбается.

История происхождения этого шрама Сергею была известна давно, ее рассказывал отец, да и от самого Очитухи приходилось слышать. Вспоминая этот случай, старик всякий раз добавлял к нему что-то новое, видимо, мелкие детали стерлись в его древней памяти, и он был вынужден их сочинять. Вот это и было дорого Сергею. Он любил слушать негромкую речь старого таежника, в которой эвенкийские, бурятские и русские слова как-то плавно перемежались между собой, образуя дивное северное наречие. Сергей знал, если в разговоре старик упомянет слово «винтовка», то на его языке это будет звучать как «бинтовка». Знал Сергей и то, что в рассказе Очитуха обязательно коснется знаменитого на весь забайкальский север доктора-хирурга Кенсицкого и скажет о нем «бохтор Хенсицка».

В этот чудный таежный вечер Сергей еще раз хотел услышать историю от старика и вновь вернуться в свое, теперь уже далекое детство.

– Кто это тебя так по лицу погладил? – кивнул он на шрам.

– Пошто спрашиваешь, знаешь, однако… – нехотя буркнул тот.

– Да я уж почти не помню, расскажи еще.

– Память мне ама'ка2-дедушка оставил… Лапами маленько обнимал, – неспешно начал Очитуха, попыхивая трубкой с узорчатым нажегом вокруг изогнутого чубука.

– Зачем к нему в когти-то полез?

– В тайге, однако, живу, разве зверя минуешь? – Очитуха ненадолго задумался, потом продолжил. – Давно это было, бойё. Тогда я экспедицию тайгой водил, начальнику Петрову тропы показывал. С твоим отцом дружбу делил. И моя старуха еще живая была… Помню, в самом конце сезона шибко долго вели арги'ш3 в самую вершину пади Бокшо'. Встали лагерем. С оленей вьюки сняли, я их отпустил пастись. Вызывал меня к себе начальник Петров, говорил: «Мясо добудь, Очитуха, люди шибко отощали за переход». Я бинтовку взял, собак взял, пошел. Как раз первый снег упал, следы ищу, а их нет, ушел куда-то зверь… Долго сопки ломал, распадком вывершил ключик, слышу – лают! Сердито лают, на кого-то большого.