Белый олень. Часть 1. Дочь севера - стр. 2

Старик взял уголек и прикурил вновь набитую табаком трубку. Сергей подкинул в костер большую охапку хвороста. Огонь разом охватил сушняк и пыхнул жаром так сильно, что Очитуха отодвинулся от него подальше, а дремавший до этого Урюмкан, дико сверкнув глазами, отпрыгнул в сторону.

– Совсем худая твоя голова, – старик укоризненно глянул на Сергея. – Разве всю тайгу согреешь? Дрова беречь надо. Да-а-а… Прибежал на лай, смотрю, в кедраче собаки поставили амаку. Большой был амака и шибко злой. Хоть и снег уже, а не лег спать – видно шатуном решил ходить. Есть закон у людей нашего рода: «Не трогай амаку, если он тебе зла не делает». Но я, однако, решил стрелять, слова начальника Петрова помнил, много мяса хотел добыть. Видно, худой патрон мне достался, ранил амаку. Другой раз стрелять не успел, амака под себя подмял. Когтями по голове провел, кожей глаза закрыл. Совсем бы задрал, однако, но Соболько не дал, насел на него, в горы прогнал.

Задумчиво глядя на пламя, Очитуха умолк. Где-то неподалеку ухнул филин. По вершинам деревьев пролетел порыв ветра, обдал Сергея пронизывающим холодом. Он поплотнее укутался в видавшую виды куртку, надвинул на лоб шапку.

– Ну, а дальше-то что?

– Дальше так было, – старик откашлялся. – Очухался маленько, снегом обтерся, голову тряпкой обмотал. Веревками себя обвязал, а другие концы привязал к собачьим шеям. Собольке говорил: «Тащи!» Сам память потерял. Сколько времени прошло – не знаю. Ум вернулся – на сопке лежу, а внизу наш лагерь. Кричу – голоса нет. Тогда Соболько лаем людей позвал.

– Да как же они тебя доволокли? – Сергей недоверчиво смотрел на старика. – Ни за дерево, ни за куст не зацепились. И потом – вес. Это ж не на санях ехать, а по земле елозить…

– Сам, однако, не могу понять, – недоуменно пожал тот плечами. – Но думаю, снег помог – по нему собакам было легче меня тащить. А может где и на ногах шел… Совсем без памяти был. Начальник Петров радиом вертолет из города звал, – с оттенком какой-то горделивой важности похвастался Очитуха. – Прилетал бохтор Хенсицка, рот сшивал, кожу на голове на место натягивал. Засохла она уже, больно было… Амака драл – шибко хорошо, бохтор лечил – шибко плохо… – эвенк тихонько засмеялся.

– Охотился после этого на медведя или бросил?

– Семерых еще, однако, уронил. Соболько пропал. Его хоронил, день думал, два думал, себе сказал: «Хватит!» Без Собольки амаку не возьмешь – снова таежную прическу сделает. Потом старуха померла. Сюда, на Уря'х, пришел, на кордон, – Очитуха кивнул в сторону темнеющих в ночи гор.