Бегство в Египет. Петербургские повести - стр. 57

– Я на рынок за костями ходил, – занудным голосом рассказывал Шкипидаров, пока мы возвращались домой. – Для Муфлона, он же у нас редкой породы, комнатный волкодав, кроме костей, ничего не жрёт, и то если кости купили не в магазине…

– Да видели мы твоего волкодава размером с крысу, – сказал Щелчков. – Давай короче, а то никогда не кончишь.

– Короче, прихожу я на рынок, иду к прилавку, где костями торгуют, и только начинаю прицениваться, как сзади кто-то хлоп меня по плечу. Поворачиваюсь, а это Гмырин, тоже за костями припёрся. Гмырин, ну наш знакомый, мы с ним вместе собак выгуливаем…

– Знаем, Шкипидаров, не тормози…

– Хлопнул, значит, он меня по плечу, а потом и говорит мяснику: мне вот эту кучку, где мяса больше. И показывает на кости. То есть я пришёл первый, а он хочет вперёд меня. Я ему под нос фигу: это мне, говорю, где больше, а тебе – что после меня останется. «Вот, смотри, что после тебя останется», – отвечает на это Гмырин и показывает отрезанную поросячью голову на прилавке. Потом хвать с меня шапку и на голову на эту натягивает. Я – за шапку, тяну обратно, а мясник в это время нагнулся, завязывает шнурок. Ну, я – дёрг, а шапка моя ни с места, будто клеем к рылу приклеенная. Я – сильнее, Гмырин мне рожи строит, а мясник всё со шнурком возится. Я со злости схватил её вместе с рылом и к Фонтанке проходными дворами. Сзади крик, как бежал – не помню, а очнулся уже на дереве.

– Значит, рыло всё-таки ты украл, – покачал головой Щелчков.

Шкипидаров пожал плечами.

– Не украл, – вступился я за него. – Воруют с умыслом, а здесь никакого умысла. Просто роковая случайность.

Мы простились возле нашей парадной; Шкипидаров жил за квартал от нас, в угловом сером доме на другой стороне улицы. Со Щелчковым мне прощаться было не надо, со Щелчковым мы жили в одной квартире. Мы и в классе с ним сидели за одной партой, и наши комнаты в коммуналке разделялись одной стеной.

Шкипидаров пошаркал к себе домой объяснять своему Муфлону, почему он не купил кости.

О своём походе на рынок мы ему говорить не стали.

Про коробок я вспомнил только тогда, когда по радио заговорили о космосе. О космосе мне всё интересно. Потому что я, когда вырасту, обязательно пойду в космонавты. Щелчков тоже, и это правильно, ведь не может такого быть, чтобы люди, особенно такие, как мы, всю жизнь сидели на одной и той же планете и не мечтали полететь на Венеру. Особенно после «Планеты бурь», которую мы со Щелчковым смотрели ровно тридцать три раза. Своей мечте я изменил лишь однажды – после «Человека-амфибии». Тогда я твёрдо решил стать человеком-рыбой и пошёл в нашу детскую поликлинику просить, чтобы мне сделали жабры. Но жабры в поликлинике мне делать не стали, сказали, что для этого нужно закончить четверть без троек, вот закончишь – и приходи. А я за труд в четверти получил трояк, потому что на табуретке, которую мы полгода делали на труде, какой-то умник вырезал слово «попа», и Константин Константинович, наш учитель труда, решил, что «попу» вырезал я, в «попе» не было ни одной ошибки, а в нашем классе я был единственный, кто писал без ошибок. В общем, не пошёл я в поликлинику делать жабры, да, наверное, это и правильно. Космос лучше, чем океан, в океане одна вода, а в космосе чего только нет. Сел в ракету – и летай себе сколько хочешь с утра до вечера.