Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория - стр. 44
А Вардий захохотал, захлопал в ладоши, на несколько шагов отступил в сторону и, насмешливо меня разглядывая, ласково сообщил:
– Не знаю, чем у них кончилось дело. Мотылек мне до конца никогда не рассказывал. А когда я приставал к нему с вопросами, поворачивался и уходил.
Вардий повернулся, направился к двери и вышел из экседры.
Я поднял с пола пояс, привел себя в порядок и сел в кресло.
Через некоторое время вошел старый слуга и объявил, что его хозяин в настоящий момент так занят, что не может выйти ко мне попрощаться, что он весьма сожалеет об этом и о дне следующего визита непременно меня известит.
Рассказ о Фанете и Мотыльке на этом завершился.
Свасория шестая
Фламин Пелигна
I. Гней Эдий Вардий, как ты понял, внешне был малопривлекательным человеком. К тому же он часто потел, у него на губах иногда пузырилась слюна, изо рта шел неприятный запах, особенно когда он приближал свое лицо к лицу своего собеседника, а он любил это делать.
Но в своем восхищении Пелигном, в той нежности и в том пиете, с которыми он о нем рассказывал, Вардий был поистине великолепен! Порой он казался чересчур выспренным, иногда – слишком откровенным, подчас – чуть ли не безумным. Но его выспренность, откровенность и безумие передавались тебе, охватывали и заражали. И ты забывал о том, что он кругленький, толстенький и потный. И слушал его как замечательного оратора, нет, как жреца, творящего славословия герою, демону, божеству.
Я знаю, у тебя, Луций, такие люди вызывают раздражение и брезгливость. Я сам часто ощущал к Вардию не то чтобы брезгливость, а скорее испытывал неудобство, иногда беспокойство и даже досаду оттого, что рядом с ним нахожусь, что он меня своими влажными глазками ощупывает и своими горячими пальцами ко мне прикасается.
Но стоило ему заговорить, начать рассказывать, воспевать своего ненаглядного…
Прости, Луций, мысль у меня сейчас скачет. И я, с твоего позволения, отпущу поводья, чтобы немного передохнуть от последовательности…
II. На шее Гней Эдий носил золотой медальон с изображением Амура. У медальона была потайная пружина, и когда на нее нажимали, крышка с изображением Амура откидывалась, а под ней в углублении оказывался портрет Пелигна. Вардий иногда проделывал эту операцию у меня на глазах и, с обожанием глядя на портрет, беззвучно шевелил губами, словно молился…
У Вардия было множество перстней и колец с драгоценными камнями. Он их все время менял. Но на безымянном пальце левой руки – том самом, про который медики говорят, что он ближе других к сердцу, – на этом пальце Вардий носил простенькую, дешевую медную печатку со стершимися инициалами, которую никогда не снимал. И однажды, заметив, что я с удивлением эту безвкусицу разглядываю – представь себе, справа от печатки сверкал на солнце массивный перстень из желтого аравийского золота, а слева притягивал взор и заманивал в свою таинственную глубь величественный парфянский или индийский изумруд! – заметив мое недоумение, Вардий бережно погладил медяшку и, сладко сощурившись, прочел стихи. Вот эти: