Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория - стр. 46
V. Вот, снова скакнула мысль, и я подумал: он знал наизусть все стихи Пелигна. Но, как я скоро заметил, не считал его великим поэтом, предпочитая его стихам Вергилия, Горация, Тибулла и даже Проперция, которых, кстати сказать, тоже свободно цитировал, в пергаменты и папирусы не заглядывая.
Пелигн был для него – нет, не поэтом, а великим Любовником, чуть ли не самим Амуром. Вернее, неким почти демоническим человеком, в которого в разные года, на разных станциях вселялся то Фатум, то Фанет, то Приап, то Протей…
А он, Вардий, был при нем словно Пилад или Патрокл. То есть как Пилад повсюду следовал за Орестом, как Патрокл во всем содействовал Ахиллесу, так и он, Гней Эдий, еще в школе встретившись с Пелигном, решил посвятить себя своему великому другу, став его верным спутником, преданным соратником, интимным поверенным во всех его любовных делах. «Ибо истинный талант Пелигна, – однажды признался мне Гней Эдий, – его почти божественное величие – не в поэзии его, как считают некоторые, и не в стремлении к свободе, как полагают другие. Более великими поэтами, чем он, были Вергилий и Гораций. Свободой упивались и жизнью за нее расплатились Корнелий Галл и Юл Антоний. Но доблестного солдата Амура, бесстрашного соратника Купидона, прославленного воина Эрота, преданного каждой каплей своей крови и до последнего дыхания раба Венеры – таких божественных влюбленных не было, нет и не будет, наверное. И тут ему Тибулл и Проперций, провозгласившие себя рабами и воинами любви, даже в подметки не годятся! Вергилий же и Гораций, я тебе прямо скажу, по сравнению с влюбленным Пелигном, вообще выглядят унылыми карликами!»
Открыв это для себя, Вардий стал, с позволения сказать, патрокличать и пиладствовать для Пелигна: прилепился к нему душой и телом, стал его «возницей», секретарем, глашатаем, поверенным, старостой в амурных садах, своего рода историком его любовных похождений. Верой и правдой служил ему более тридцати лет, забыв о себе и своих дарованиях. «Я ведь тоже поэт, и много у меня разнообразных талантов! – скорбно и радостно восклицал Гней Эдий. – Но всё принес на алтарь! Всё кинул к ногам его и Венеры!..»
Именно – на алтарь, Луций! Ибо, обожествив Пелигна, он, Вардий, стал как бы его фламином, пелигналом, если тебе будет угодно.
VI. Забегая вперед – хотя я не люблю забегать вперед, но здесь приходится, чтобы тебе, Луций, было понятнее, – забегая вперед, скажу, что Вардий был не одинок в своем прославлении Пелигна, в постоянном воспоминании о нем, в попытке создать некую как бы коллегию друзей и поклонников этого великого человека. Многие люди, преклоняясь, скорбя и тоскуя, учредили своего рода тайные общества, фиасы, гетерии или триклинии – они их по-разному называли.