Атаман - стр. 60
– Как все-таки преступно мы упускаем дорогое время! – не выдержал Кузнецов, хлопнул плеткой по голенищу сапога. Звук получился сочный и громкий, как выстрел. – За такие затяжки виновных надо отдавать под военно-полевой суд. – Он вновь хлобыстнул плеткой по сапогу. – Немцы сейчас очухаются, соберутся в кулак и полезут на нас.
К вечеру пехота также не подошла. Казаки ночевали на плацдарме, в немецких окопах, – лучше всех устроились уссурийцы, занявшие Фольварк, – ругали генерала Орановского, называли его Бараном Барановским и были, между прочим, правы…
Теплилась надежда – пехота подойдет ночью, переправится через Дресвятицу, прикрывшись темнотой, и подопрет крепким плечом казаков, но не тут-то было: пехота не подошла. Казаки, посланные с донесениями в штаб Орановского, слава богу, вернулись, но пустые, ни с чем – в штабе им даже никакого ответа на донесения не дали, ни письменного, ни устного.
– Ну слово-то хоть какое-нибудь сказали? – допытывался у казаков полковник Кузнецов.
– Никакого. Просто какой-то капитан сделал рукой «але гоп» и отправил нас назад.
– И все?
– Все, ваше высокоблагородие.
– Ничего не могу понять, – злился Кузнецов. – Это что? Предательство, недомыслие, трусость? Кто ответит, что это?
Не было храброму полковнику Кузнецову ответа. Казаки оказались заложниками непонятной штабной игры.
Пехота ночью не пришла, не появилась она и утром. Казаки поняли, что на этом страшном плацдарме остались одни.
За ночь немцы подтянули силы, собрали их в хорошо управляемый кулак и утром пятого сентября ударили по казакам, сидевшим в окопах второй линии. Те никогда не были мастерами «сидячей» позиционной войны, любили внезапный налет, атаку лавой, партизанские рейды, войну же из-за бруствера никогда не признавали – не их это было дело.
Немцы начали молотить снарядами по прежним своим укреплениям, которые они хорошо знали; тяжелые чушки с грохотом всаживались во влажную землю. Немецкая артиллерия работала больше часа. Казаки, забрызганные грязью с головы до ног, только кряхтели:
– Совсем озверел родственничек нашего любимого государя! Ни стыда ни совести нет – лупит и лупит!
А чего, собственно, кайзеру было не лупить? Мертвое железо для него было дороже живых людей, это в России все было наоборот…
С главного здания фольварка тяжелый снаряд снес крышу и швырнул на землю за оградой. Крыша крякнула, перерубаясь пополам. С плачем взметывалась к небесам земля, вместе с грязными пластами вверх взлетали окровавленные охапки травы, куски человеческого мяса, оторванные конечности, головы. Едкий селитряный запах заполнил пространство, он вышибал у людей слезы, выедал ноздри, сдирал кожу с губ… Бывшие немецкие окопы были превращены в ад.