Анжелика и ее любовь - стр. 64
Но Анжелика?.. Он никогда наверняка не знал, что таится под гладким лбом этой женщины-ребенка, которая спала рядом с ним, усталая и удовлетворенная после первых утех любви.
А позже, много позже, когда он узнал, чего она достигла в Версале, он подумал: «Это справедливо. В сущности, она для того и создана». И разве не она была признана – сразу же! – самой красивой рабыней на Средиземноморье?
Даже в своей наготе она была величественна. Но когда он неожиданно увидел ее в простой юбке служанки, связанной какими-то узами с торговцем водкой и соленьями, большим почитателем Библии, – тут было от чего потерять рассудок! Никогда не забудет он, как она прибежала к нему вся в слезах, растерянная… Она так разочаровала его своим видом, что он даже не почувствовал жалости к ней.
Мальтиец, охранявший карцер, подошел к нему со связкой ключей в руке.
По знаку хозяина он открыл окованную медью дверь. Жоффрей де Пейрак вошел. Габриэль Берн вскинул голову. Несмотря на бледность, взгляд у него был ясный.
Они молча посмотрели друг на друга, ларошелец не торопился требовать объяснения, почему его подвергли такому нечеловеческому обращению. Дело было не в том. Если этот господин Рескатор в черной маске спустился, чтобы нанести ему визит, то, ясное дело, не ради того, чтобы в чем-то упрекать его или угрожать. Между ними стоит другое – женщина.
Габриэль Берн с подчеркнутым вниманием изучал одежду своего тюремщика. Он мог бы буквально с точностью до луидора оценить ее стоимость. Все в ней было изысканно: кожа, бархат, дорогое сукно. Сапоги и пояс из Кордовы и, судя по всему, выполнены по заказу. Камзол из итальянского бархата, из Мессины, он готов держать пари, что так. Господину Кольберу во Франции, как он ни старается, пока еще не удалось изготовить бархат такого качества. Да, все изысканно, вплоть до скомканной маски, она тоже изделие искусного ремесленника: твердая и в то же время очень тонкая. Каким бы ни было лицо, которое скрывается под маской, что-то и в неброской роскоши его одежды, и в том, как он носит ее, выдает в нем женского обольстителя. «Все женщины легкомысленны, – с горечью заключил мэтр Берн, – даже самые разумные с виду…»
Что произошло этой ночью между сударыней Анжеликой, бедной обездоленной изгнанницей, и пиратом-краснобаем, привыкшим одаривать себя женщинами так же, как он украшает себя драгоценностями и перьями?
При этой мысли Берн стиснул кулаки и его обескровленное лицо слегка покраснело.
Рескатор склонился к нему, положил руку на заскорузлый от крови плащ торговца:
– Ваши раны снова открылись, мэтр Берн, а вы вот в трюме. Элементарное благоразумие должно было бы подсказать вам, что хотя бы этой ночью на борту корабля требовалось соблюдать дисциплину. Ведь ясно, что, когда судно в опасности, первейший долг пассажиров – не порождать никаких инцидентов и ни при каких обстоятельствах не совершать действий, которые могут угрожать жизни всех.