Антология короткого рассказа - стр. 5

Далеко уже за буями, когда уже они, буи, превращаются в пляшущие красные, почти невидимые точки, он вспоминает, как неизбежно всё начиналось, как крепко строилось. Как в первом классе посадили их, его и её, за первую парту в первом ряду. Как с детства их тянуло друг к другу неодолимой силой. Как она давала ему читать дефицитные «Остров сокровищ», «Одиссею капитана Блада», «Детей капитана Гранта», «20 тысяч лье под водой» и «Таинственный остров». Как он читал их ночами, годами, и как её за это боготворил. Точнее – начинал боготворить. Как Питер Блад Арабеллу Бишоп. Уже тогда. За Картахену, за Тортугу, за Ямайку, за жаркий Барбадос.

Как потом их отдали в 25-метровый бассейн на плавание к тренеру со смешной фамилией Шубабко. Как она в этого очкастого взрослого стройного Шубабку безответно влюбилась, а он вдруг неожиданно взревновал. Как позже у неё были танцы и часто меняющиеся гибкие партнёры, а у него – акваланг и рыбы. Одни безмолвные рыбы. Как на выпускном вечере она сказала: «Ну куда ж я без тебя?» Как было мимолётное счастье. На школьной, крытой липким толем крыше, над пылающим огнями городом.

А далее – столица, вузы, синхронное плавание у неё, ихтиология у него. И холод. И картошка. И любовь – на общежитских койках, в подружкиных с несвежим бельём почасовых квартирах, просто в говенных холодных вонючих подъездах. Насквозь сквозь колготки. А куда денешься?

Следом же – должность, квартира, микроволновка, благосостояние. На службе —аквариумы с привозными икроносными осетрами. Скука. Сытость. Икра.

А как бы снова? И по-другому?

Но нет ответа.

Плыви.

Она же думает иначе. Она думает про эту, не знает как и назвать. Про снулую рыбу. Ну, ту, с которой он посмел забыть её. 24 года назад. Зимой. У Плотниковых. На Разгуляе 13, кв. 91. Чуть не при ней. «На минуточку». Так он оправдывался. Но нет прощения. Вот и живи один. Вот и плыви. Вот и заткнись. Она же поставила себе задачу – выглядеть моложе. Лучше. Круче. Светче. И, знаете, получается. Она загорела в солярии и осветлилась в академии красоты, покрасила ножные ногти в пять ярких броских цветов, обрила наголо тугой свой тренированный лобок, стала сухощавей, пошла вразнос. И она вспоминает, перебирает этот разнос. И ничего хорошего.

Она, конечно, думает и о детях, но вскользь. Дети взрослые, состоявшиеся, ничего им, этим детям, не будет и не надо. Никто никому.

Она думает о несбывшемся будущем. О яхте, что-то там бороздящей, о солнце, смешанном с ветром, о пропахших ромом капитанах. Но она думает так, вообще. А в основном – об этой снулой рыбе. «Невозможно! Невозможно! Никогда! Никогда! Исключено!» – думает она.