Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры - стр. 53

– перестает восприниматься как просто прилегающая территория, а его измерения включаются артукидскими зодчими в систему пропорций комплекса культового сооружения, как это будет иметь место позже, в мечетях османского времени.

Добавлю, что именно традиция Артукидов, описываемая как комбинация «поперечно вытянутого зала с куполом и частично перекрытого двора», была определена Г. Стерлином как отправная точка для более поздних мечетей Юго-Западной Анатолии (Маниса, Сельчук), повлиявших на развитие раннеосманских культовых зданий;[160] однако такое видение эволюции анатолийской мечети не кажется бесспорным, особенно учитывая, что наиболее показательным артукидским памятником для исследователя оказалась не Улу-джами Мардина, где такой двор сохранился (и был воспроизведен в Дунайсыре), а переделанная и лишенная двора мечеть Сильвана.

Другой вариант анатолийской мечети был предложен в культовой архитектуре Данишмендидов, насколько о ней можно судить по перестроенным памятникам Кайсери. Сирийская традиция сюда не «дотянулась», а климатические условия Каппадокии оказались жестче, нежели в юго-восточных областях Анатолии. Мечети Кайсери отказываются от предваряющего двора и превращаются в полностью изолированное здание, единый архитектурный объем, лишенный декорации фасадов. В отличие от памятников Артукидов, данишмендидские мечети представляют собой продольно ориентированные базилики, разделенные на нефы аркадами, поддерживающими плоские перекрытия. Над геометрическим центром зала, предопределенным нечетным числом нефов и травей, появляется световой колодец, оказывающийся не только источником верхнего света в интерьере мечети, но и центральным элементом композиции рассмотренных памятников как до их перестройки Сельджуками Рума, так и после перекрытия куполами. Таким образом, возрастание изолированности молитвенного зала мечети происходит за счет «втягивания» сахна в интерьер. Два необходимых элемента, в классической арабской мечети следовавшие один за другим и фиксировавшие метафору перехода из Света в Тень,[161] в данном варианте перестают быть последовательными: свет (сахн) не предваряет тень (перекрытый зал, зуллу), но оказывается окружен ею со всех сторон, становясь центром молитвенного пространства, – естественно, не литургическим, но теологически оправданным.

Световая ячейка акцентирует не только центральный неф, но и центральную травею, – тем самым делается шаг к выделению поперечной оси здания, предполагающей усложнение планировочной схемы по сравнению с организацией движения лишь по продольной оси, статичность композиции сооружения и – в идеале – «соответствующую регулярную организацию окружения, средоточием которого мыслится здание».