Альфа возьмёт своё - стр. 20

— А стойкая какая! Возьми меня к себе, иконы ваши писать. Я в начале кветеня перунов столб для Рата расписала, как день назад, стоит краска, и семь веков будет стоять.

— Семь дней, — разозлился православный монах. Наконец-то она ошибку совершила, а то показалась ему ангельской, идеальной. — Через семь дней сожгу его столб. А ты! — он прикрикнул, от чего дева голову втянула в плечи и ещё более невинно, более завлекающе глянула на него, словно расплакаться готова. — Уж реши, крест на тебе правый или перунов шестиконечный!

— А какая разница мне… Главное, что с тобой рядом.

И проглотил слова Пассарион, осознав, что худо дело.

— Нежёнин я, обет безбрачия на сто лет дал, — прошептал монах и выставил пустые ладони вперёд, вроде как разговор этот заканчивая, деву болтливую останавливая, но оказались руки напротив грудей полных под вышитым яркими нитями сарафаном. — Куда в мужской монастырь с такими природными достоинствами? Монахов задом своим упругим с пути истинного сбивать? Не место девке рядом со мной!

— Останешься без порфира, — тонко заныла Лагода, и потекли чистые хрустальные слёзы по румяным щёчкам её.

И ослаб Пассарион, желая обнять и поцеловать в засос, но то было бы ошибкой.

— Ты свой порфир для мужа сбереги, — он пошевелил пальцами напротив девичьих грудей и, поджав губы, тряхнул медовой шевелюрой. — Домой иди! Зайду я к твоему бате.

— Свататься? — с надеждой спросила Лагода.

— Жаловаться, — прикрикнул Пассарион Пасечник. — Замуж тебя пора выдать.

— Не пойду я ни за кого, кроме тебя! — показала тут же свой норов юная дева.

А кто мог ещё у Люта Милонега родиться, только волчица настоящая. — И врать мне не надо! Не может быть колдун православным монахом! Да ещё безжёненым!

— А ну, пошла отсюда! — возмутился колдун Пасечник и, схватив метлу в тёмном углу, накинуться хотел на девушку.

Она, подолы сарафана подобрав, выбежала из холодного каменного храма на улицу, где столкнулась с иконописцем известным на всю округу. Тот глазами печальными на неё глянул. Тощий такой, от постов своих и воздержания, даже не видел в Лагоде деву, а только человека живого.

— Уйду, — ревела Лагода. — К Перуну!

— К Лихо тебя надо, стерву такую! — грозил кулаком Пассарион.

Она не видела, как он тайно по-отцовски улыбался. Нравилась она ему, будет ей счастье до конца дней. Хорошей такой.

****

— Вот это сон! — заливался смехом папа, смахивая слёзы с весёлых глаз. — Лагодка, ну просто уморила!

Он рулил, но скорость предусмотрительно сбросил. Пока ехали от деревни до города, он хохотал. И всё началось с того момента, как я назвала имя монаха.