Алексей Хвостенко и Анри Волохонский. Тексты и контексты - стр. 40
Несколько лет подряд в подземелье на Райской улице близ парижского Восточного вокзала существовал русский клуб «Симпозион» (по-эллински «Пир»), который Хвост со товарищи создал, отремонтировав пустующее помещение бывшей типографии. По четвергам там назначался «открытый микрофон». Каждый (внеся символическую мзду) имел право спеть, сыграть, прочесть стихи – свои или чужие. Приходящие в «Симпозион» двигались по узкому двору-кишке, вымощенному брусчаткой вперемежку с толстенными, мутно светящимися ромбами матового стекла. Спустившись по лестнице, посетитель попадал в просторную подземную залу, где высились старинные печатные станки, превращаясь по мере надобности то в инсталляции, то в декорации для подвальной Мельпомены. В центре на эстраде мерцал серебристый тоненький микрофон. Тот самый, открытый для всех.
«Хвостовские радения» на четвергах в «Симпозионе» породили панк-диск «Репетиция», музыкальную импровизацию под «шаманский» монолог-пение Хвостенко. Все писалось вживую, без переделок и наложений. Все на диске сохранено как есть.
«Я никогда бы не написал своих стихов и песен, не будь Хлебникова. Я плод с этого ствола», – говорил Хвост, записавший вместе с рок-группой «АукцЫон» диск «Жилец вершин» на хлебниковские стихи. Однако все же как коробит сладковатая безвкусица многих статей и высказываний о Хвостенко типа «дедушка русского рока»!
Он говорил: «Для меня занятия всеми искусствами – совершенно одно и то же. Древние греки называли все, что делается в искусстве, „музыкой“. Пластика, танец, театральная мизансцена, слово, записанное на бумаге, – музыка и для меня. Но в первую очередь я ощущаю себя средневековым трубадуром. Болтаюсь из страны в страну в компании своих друзей – жонглеров и фокусников. И не знаю, с кем придется кланяться…»
Эти вечные друзья – фавны-гопники, орландины-менады в джинсах – вся блаженная хвостенковская свита.
Он сам был бесконечно обаятелен. Никогда не говорил резко, но если нужно, высказывался нелицеприятно и принципиально. Его отличали абсолютный вкус и чутье, в особенности на всякую фальшь, от которой он отшатывался сразу и резко – срабатывал механический рефлекс. «Кто от мира независим…» – одна из самых значимых песен для понимания его личности и отношения к жизни. Алексей Хвостенко был куртуазен и неуправляем – был, как сейчас принято говорить, «отвязным». А если и управлялся чем-то, то скорее какими-то иными законами, действуя по другим правилам игры, чем другие… Притом игры Хвоста могли, кстати, быть и запрещенными («идет скелет, за ним другой – кости пахнут анашой…»).