Александр I = старец Фёдор Кузьмич? - стр. 26

Я нашла его раздетым, в домашнем костюме, лежащим на диване. «Что это значит?» – спросила я. Он ответил мне, что его лекарство подействовало до охлаждения конечностей и боли в желудке, что он надел фланелевый бинт, и что Виллие предложил ему чашку чая, и что он чувствует себя хорошо. Он был весел, я принесла ему рисунок и план, который сделал с нашего дома Шарнеман для отсылки императрице-матери, он его рассмотрел, а также и объяснения, которые я сделала письменно, одобрял, критиковал и сделал поправки. При этом сказал: «Это доставит удовольствие моей матери…» Я принесла ему также модные журналы, полученные в его отсутствие, он был в хорошем расположении, лучшем, чем накануне, и много говорил, я ему рассказала о впечатлении, которое произвели клавесины полковника Фредерикса на калмыков. Он смеялся и сказал: «Хорошо, вы можете доставить себе это удовольствие, когда они придут к вам прощаться, скажите им, что вы узнали, что они любят музыку, и сыграйте им что-нибудь». Но потом мы нашли, что это было бы противно моему достоинству в глазах их, но он предложил заставить сыграть князя Волконского, чтобы произвести то же радостное впечатление на них, которое они испытывали у полковника Фредерикса.

В 9 часов вошли Виллие и князь Волконский. Виллие спросил, как он себя чувствует, он сказал «хорошо» – между тем как Виллие нашел у него жар и нашел, что он, конечно, еще слишком много работал после обеда. «Это необходимость, это меня успокаивает», – ответил он. Князь Волконский сказал, что бал в клубе решено завтра не давать, потому что при дворе траур. Он поднял спор. Вошел генерал Дибич, он распорядился еще в его присутствии о некоторых поправках к рисунку. Когда эти господа ушли, мы остались одни, но по прошествии некоторого времени он пожелал мне покойной ночи и поднялся еще, чтобы я могла поцеловать его в затылок.

В воскресенье 8-го он приказал меня позвать, прежде чем я отправилась к обедне. Он сказал, что ночью у него был жар, тем не менее он был одет; через некоторое время я ушла к обедне, а потом вернулась опять к нему. «Слишком плохая погода для того, чтобы вам выходить», – сказал он мне (была буря), я соглашалась с удовольствием. Он рассказывал уже во второй раз после своего возвращения о диаконе из Черкасска. Мы говорили о том, что сделано в городе во время его отсутствия, согласно его указаниям, по украшению города, я сказала, что работали с усердием. «Это очень милые люди», – сказал он. Спустя некоторое время он попросил меня оставить его. Он пригласил меня опять, чтобы присутствовать при его обеде, – это был стакан яблочной воды с соком из черной смородины, – тем не менее он крестился, прежде чем выпить его, как будто бы он садился за стол, а после того как выпил половину, нашел это вкусным и приказал отыскать Виллие, чтобы спросить его, нужно ли оставить ему половину на ужин, или он может получить другой стакан. Виллие сказал, что если он желает, то ему дадут вечером другой стакан того же самого. Тогда он мне сказал, что это как раз то, что ему было нужно, что он случайно нашел запас этого у князя Волконского, которому его подарила его сестра, а та в свою очередь получила от своего знакомого, и что он слышал, будто это питье полезно при этой болезни. Около 2 часов он послал меня обедать, между 5 и 6 часами он прислал за мной и сказал, что собирается посылать курьера в Петербург, и дал мне по этому поводу распоряжение.