Афган - стр. 34
– Срочно на стол! – глухо прозвучал голос старого хирурга, его Александр распознал бы теперь среди тысячи других.
До полудня соседняя койка пустовала, а потом на нее положили водителя БМП, подорвавшегося на мине. Ему оторвало обе ноги до колена. Глядя на своего соседа, Гайдаенко не мог понять по его поведению, знает ли тот, что с ним сотворили, или ему все равно, есть ли у него ноги, нет ли их – такое спокойное, умиротворенное лицо было у этого паренька из Северного Казахстана.
В конце дня в палату вошёл хирург.
– Здравствуйте, орлы! – громко произнес он, застолбив громоздкое своё тело в центре теснившихся коек. – Как самочувствие? Что приуныли Аники-воины? Как рука, боец-огурец? – подошел он к солдату-узбеку. – Ничего – это когда нет ничего, а у тебя вон какое чего. Такой рукой хорошо деньги с прилавка в мешок смахивать, а ты – ничего!
– Ну, командир, что-нибудь беспокоит? – подошел он к Александру. – Ничего – это тоже хорошо! Газы отходят. Отлично! Дней через пяток рванем в глубинку. Куда бы хотелось? Ташкент? Алма-Ата? Фрунзе? Или в Европу махнем?
– Я как-то об этом не думал. Мне, собственно, всё равно, – ответил Александр, зная, что в Елово его не повезут.
– Тогда запишемся в город яблок, где они дороже, чем на крайнем Севере. Зато как они пахнут! Нет, это надо самому испытать! – нос хирурга сморщился, задвигался, выискивая среди волн госпитального запаха ароматные струи алма-атинского апорта. Он так старался, настраивая свое обоняние, что лицо его приобрело какое-то жалкое выражение обиженного судьбой нищего, которому, ко всем его несчастьям, ещё и не дали понюхать яблоко.
Алма-Ата встретила «афганцев» чистым утренним светом, широкими спокойными аллеями из золотисто-белых берёз и тополей. Вдали сверкали бело-голубые вершины Алатау.
– Красиво как! – вырвалось у больного с повязкой на глазу.
– Дай тебе второй глаз, – ты бы еще не то увидал, – пошутил солдат с гипсом на ноге.
– Дай тебе десять глаз, и ты не увидишь того, что я вижу одним, – парировал с повязкой на глазу. – Здесь важно, что встречает свет под черепком.
Гайдаенко поместили в офицерскую палату, убогую на вид, с облезлыми стенами, облупившейся на окнах краской, свисающей проводкой и одинокой тусклой лампочкой под высоким серым потолком. Его кровать стояла слева от двери. У окна в этом же ряду лежал диковатого вида отставник-подполковник, работник политотдела в прошлом. Он постоянно кутался в байковый халат, закрывал окна и двери, разглядывал и конопатил щелочки, из которых, якобы, сифонит, он жаловался врачам, сёстрам, санитаркам на сквозняки, плохое питание и «стул», на то, что ему не меняют каждый день белёе, а он ведь так слаб, он так потеет, а здесь так дует… Свое отношение к «политику», как сразу же окрестил этого беспокойного за свёе здоровье человека, Гайдаенко выразил короткой фразой: «Туда бы тебя хоть на недельку».