8 марта, зараза! - стр. 35

Мне хочется броситься на него с кулаками и расцарапать едва зажившее лицо. Орать. Бить его, как те отморозки.

Но я лишь сжимаю кулаки, глотаю злые слёзы и шепчу:

– Убирайся! Раз мы с мамой такие стервы – убирайся к чертям из нашей жизни! Сами без тебя проживём! Не хочу тебя больше видеть! Никогда!

– Да и не надо! – отзывается он. – Ты мне отныне не дочь! Вот пойдешь замуж без отцовского благословения – будешь знать!

Разворачивается и ковыляет к такси.

Меня колотит от рыданий. Реальность перед глазами идёт рябью. Даже не замечаю, когда подъезжает машина Асхадова.

Гектор выскакивает – он снова сам за рулём – и бросается ко мне, на ходу снимая пиджак. Буквально ловит меня в него, заворачивает и тут же подхватывает на руки.

Утыкаюсь ему в грудь, вдыхаю запах одеколона – морской бриз и сандаловое дерево – смешанный с запахом табака и взываю ещё громче.

– Не смей плакать! – строго требует Гектор, со мной на руках уверенно шагая к дому. – Он не стоит твоих слёз.

– Но он мой отец, – сквозь всхлипы бормочу я, цепляясь пальцами за шелк его рубашки, ощущая через ткань жар сильного мускулистого тела.

– Нет, – режет пространство своей холодной логичностью Гектор, – он просто особь мужского пола, которая предоставила свой биоматериал для твоего рождения. Отцы так себя не ведут.

И вроде злится должна – он моего родителя оскорбляет, ан не получается. Может, я действительно предательница, иуда, стерва, плохая дочь? Однако сейчас я полностью согласна с Асхадовым.

…буквально через два часа мне позвонили из полиции. Отца нашли мёртвым в кабинке туалета торгового центра. Он вскрыл себе вены. Спасти не удалось. Кровопотеря оказалась слишком большой.

Огромная вина свалилась на мои плечи – ведь это я прогнала его! Я пожелала больше не видеть!

Плохая гадкая дочь!

…свадьбу пришлось отложить…

8. – 7 –

Кожа у мамы сейчас пергаментная: желтая, тонкая, неживая. Но мамочка дышит. Приборы вокруг тихонько пищат – сообщают, что жизнедеятельность в организме идёт почти нормально. Но в себя мамуля так и не приходит. Глаза её плотно закрыты. Доктора говорят, что она – всё слышит, понимает, только не может ответить.

Я глажу тонкую ладошку, неподвижно лежащую вдоль туловища. С ужасом кошусь на железки, которыми стянуто мамино тело. Они напоминают пыточные предметы. Врачи собирали её по кусочкам несколько часов. Хорошо, что мама сейчас не учувствует боль.

Наклоняюсь, прижимаюсь щекой к ладони.

Надо сказать. Если мама услышит – и уже останется в её памяти, в её подсознании. И когда она очнётся – известие не станет шоком.