8 марта, зараза! - стр. 10
Ааааа…
Закрываю лицо руками, чувствую, как горят щёки.
Я же теперь смотреть на него не смогу. Всё время буду этот позор вспоминать. Кажется, тот лысый ублюдок даже трусики на мне успел разорвать!
Асхадов хмыкает и протягивает мне руку, произнося с досадой, как непонятливому ребёнку:
– Живо вставайте! Простудитесь.
Вроде бы и забота, но сам тон – всё тот же, с режущей холодностью – заставляет меня реально замёрзнуть.
Клацая зубами, всё-таки цепляюсь за его руку – красивую, сильную, твёрдую – и в тот же миг меня вздёргивают вверх.
На какое-то мгновение я оказываюсь в его объятиях, и меня буквально околдовывает ароматом терпкого парфюма смешанного с дорогим табаком.
Сдуреть можно. Я хочу быть в этих объятиях вечно – твёрдых, будто из камня. Макушкой я едва достаю ему до середины груди. Рядом с ним мне так нравится чувствовать себя маленькой, хрупкой, беззащитной.
Только Асхадову не нравится – едва ли не морщась, он отстраняет меня от себя. Но всё-таки снимает пиджак и набрасывает мне на плечи, оставаясь в безупречно-белой рубашке, обрисовывающей его торс так, что, кажется, я могу пересчитать все кубики пресса…
Смущенно отвожу взгляд. Прячу нос в жёсткую, пахнущую им ткань. Пиджак так нагрет, что не скажешь, будто его носит ходячий айсберг.
– Нужно отвезти вашего отца в больницу, – констатирует Асхадов, и тут мой, перегруженный за день эмоциями мозг, с трудом осознаёт – посреди комнаты валяется мой, избитый и истекающий кровью, отец.
Бросаюсь к нему, падаю на колени, больно ударяясь ими об пол, обнимаю его и вою:
– Папа! Папулечка!
Меня довольно грубо оттаскивают и основательно встряхивают. И взгляд такой: сиди, молчи, не рыпайся.
Асхадов поднимает отца, удерживает его за плечи.
– Альберт Исаевич, вы можете идти?
Отец с трудом разлепляет глаза, понимает кто перед ним, пытается вырываться, хрипит, выплюнув кровь:
– Гектор, сука!.. Ты… ты… виноват…
– Верно, – резко отзывается тот, – виноват в том, что не посадил вас ещё тогда. Сейчас бы вы не валялись здесь в крови. А вашу дочь не пытались бы пустить по кругу отморозки.
Отец пытается ещё что-то бурчать, но Асхадов его не слушает:
– Алла, идите вперёд. Моя машина – первая у подъезда. Большая, чёрная, – он не называет марку, видимо, поняв, что я в них не очень, – откройте заднюю дверь, – швыряет мне ключи, – и ждите нас.
Я всё ещё немного заторможена и не сразу соображаю, чего он от меня хочет. Но когда соображаю – мотаю головой.
– Я не могу выйти в подъезд в таком виде... – заливаясь краской, сильнее кутаюсь в его пиджак.
– Алла Альбертовна, вы – разумное существо? А то у меня начинают возникать сомнения. – Холодно, резко, утверждая факт. Без лишних эмоций. Разве что, чуть устало.