1812: Репетиция - стр. 22
Офицерский суд чести, состоявшийся тут же, в саду губернаторского особняка, счел причину вызова веской и обоснованной. По установившейся традиции запрещенная указом императора дуэль состоялась в присутствии всех офицеров полка, которые при случае могли поклясться, что ничего подобного не было – круговая порука! Они так и стояли – широким кругом, в центре которого сошлись дуэлянты. Опять же по традиции дрались на шпагах и до первой крови. Последнее определило тактику Маркóва, вызвавшую у многих недоумение: он упорно защищался, не спеша переходить в наступление. Собственно, был только один, тщательно подготовленный выпад, когда шпага Маркóва с хрустом вошла в грудь противника и прошила ее насквозь.
Рассказывали, что у дуэли было множество других свидетелей, все дамы прильнули к окнам бального зала и с трепетом наблюдали за перипетиями боя, вернувшегося в зал Маркóва встретили аплодисментами, все хотели танцевать с ним. Оркестр заиграл мазурку, которую танцевали непрерывно четыре часа, до рассвета. Штабс-капитана увезли в экипаже в госпиталь. Придя в себя, он подписал рапорт с обычной в таких случаях несуразицей: дескать, точил шпагу, уперев ее для удобства острием в грудь, неловкое движение, очнулся – в бинтах. Рапорт был принят с высочайшим удовольствием. Указ императора был строг, но сам Александр добр, необходимость сослать в Сибирь такого блестящего офицера, как Маркóв, доставила бы ему жесточайшие душевные страдания. Да и свидетелей дуэли не сыскалось. Дело закрыли. Собственно, его не открывали.
Остался анекдот и воспоминания, что на том балу в мазурке Маркóв превзошел всех, превзошел себя, он танцевал как бог, как Кармазин, и был неутомим, как Соловьев. Так говорили дамы, а мнению дам в этих делах можно доверять. Были и другие мнения, людей серьезных и основательных, более сведущих в мужских делах. Они говорили, что в этой троице главенствует все же Маркóв, как ум главенствует над руками, ногами, сердцем и другими частями тела, функции которых выполняли Кармазин с Соловьевым. Этих двоих Шулепин уже наблюдал в деле и составил о них свое мнение, оставался третий, который интересовал его в наибольшей степени. Интересовал настолько, что он вылез из кареты и, щуря глаза, стал всматриваться в приближающегося всадника.
Между тем Кармазин с Соловьевым продолжали свой разговор.
– А кто это с Пашкой?
– Да Уваров, больше некому, – сказал Кармазин. – Молодой, поступил в полк перед самым походом, так наслаждается гусарской формой, что являет ее всему свету. Кому ее здесь являть? Так нет же, в одном ментике скачет, как будто мороз не про него. Других таких дурачков у нас нет.