1812, год зверя. Приключения графа Воленского - стр. 3

– Куда же он делся?

– Так вот же он-с, – откликнулся французишка.

И мы, пройдя еще пару шагов, увидели распростершееся на полу тело. Человек лежал, уткнувшись лицом в скатерть, – ее он стянул со стола, когда падал. Осколки сервиза разлетелись по гостиной.

– Вот те на! – воскликнул надворный советник Косынкин.

Я склонился к незнакомцу и приподнял его голову. Он был мертв, сюртук на спине под левой лопаткой пропитался кровью.

Я бросился к выходу, вниз по лестнице, выбежал на улицу и оказался на Невском. Купцы и приказчики все так же шли по своим делам. Кавалеры флиртовали с дамами. Напротив парадного остановилась подвода, ее хозяин поправлял грозившие свалиться тюки.

– Сударь, сударь! – я подскочил к нему. – Вы не видели, кто только что выходил из этого дома?

Он вытаращил на меня глаза, удивляясь, как это я мог подумать, что он приметит случайных прохожих, когда он занят своими пожитками.

– Простите, ваше благородие, но мы никого не видели.

На подводе сидели мальчик и девочка. Толстая баба, жена этого мещанина, развернувшись вполоборота на козлах, придерживала детей. Их отпрыски поверх материнской руки смотрели на меня волчатами. Баба на мой вопрос только покачала головой и скороговоркой прибавила:

– Простите, барин, да мы не смотрели по сторонам.

На улице появились надворный советник Косынкин и мосье Каню. Я развел руками, показав им, что упустил убийцу.

– Вот что, Жан, – сказал я камердинеру. – Найди дворника и позови полицеймейстеров. А мы поедем к графу Румянцеву. Государственный канцлер ждать не будет.

– Дом у вас большой, нужно бы и прислуги побольше, – посоветовал по пути надворный советник Косынкин. – А то ж вот убийца зашел и ушел, никто и не видел.

– Я не рассчитываю надолго задерживаться в Петербурге, – ответил я.

Спустя полчаса мы были на Английской набережной. Поднялись к парадному подъезду, встреченные свирепыми взглядами каменных львов, и швейцар отворил высокие двери. Мы вошли в дом государственного канцлера.

Известие о том, что графа Румянцева хватил удар, застало меня в Лондоне перед самым отбытием в Россию. Выглядел он неважно. Впалые щеки посерели, фигура его сделалась угловатой, запах от него исходил нездоровый. Я улыбнулся ему, но не стал скрывать озабоченности, вызванной нынешним состоянием государственного канцлера. Я подошел к креслу, наклонился, обнял Николая Петровича, и мы трижды расцеловались.

– Смотри-ка, – сказал он присутствовавшему в кабинете Александру Дмитриевичу Балашову. – Андрей Васильевич русских обычаев не забыл!

Несчастье сказалось и на его речи, говорил он с трудом, растягивая гласные и спотыкаясь на согласных.