Звонарь - стр. 27
– А ваш отец?
– Он сегодня очень занят… Идет переборка в музее часов: он никогда не позволяет служанкам убирать его. Весь день он там, с Годлив.
– А вы?
– Я, как всегда, одна. Я не нужна им…
Барб глубоко вздохнула.
– Что с вами? – спросил Жорис, охваченный волнением и состраданием, видя ее такой опечаленной, еле сдерживавшей слезы.
Она молчала, с непроницаемым видом.
– Что с вами? – снова спросил Жорис почти растроганным голосом.
Тогда Барб немедленно излила перед ним свое горе, ее слова лились потоками, каскадами, словно из источника, полного слишком долго сдерживаемого гнева:
– Я… я тоже живой человек! Мне хочется другой жизни!
Она рассказала ему о своей однообразной девичьей жизни. Отец, по ее словам, не любил ее. Он отдал всю свою любовь своей младшей дочери, походившей на него лицом. Они были всегда вместе и отталкивали ее от себя. Они относились друг к другу с нежной заботливостью. Всегда были во всем согласны… Всегда вместе… Они проводили вдвоем целые дни в музее часов. Отец, увлеченный своей манией, сидя за станком, возился с колесами. Годлив со своей подушкой для плетения кружева… От времени до времени они улыбались друг другу. Она, понятно, не такая сентиментальная… Вот почему ни отец, ни сестра ее не любили.
Она была как чужая в доме.
Барб снова чуть не разрыдалась.
– Мне хочется другой жизни! – повторяла она.
Жорис растрогался, видя ее в таком горе…
Она была еще красивей – красивей обыкновенного – с блестевшими от слез глазами.
Он почувствовал глубокое волнение, в нем внезапно зародилось безграничное желание сделать ее счастливой и притом, чтоб своим счастьем она была обязана только ему. Ее губы, слегка омоченные несколькими слезинками, были влажным цветком, огорченным и отдающимся…
Вскоре Жорис ничего уж больше не видел, кроме этих соблазнительных губ. Уже давно он всегда чувствовал их возле себя, словно они существовали независимо от ее тела, были цветком, который можно сорвать. Всегда любят за какую-либо отдельную черту. Всегда есть своя отметка в безграничности любви. Самые великие страсти внушаются пустячками. За что любят? За цвет волос, за интонации голоса, за дразнящую родинку, за выражение глаз, за линии рук, за движения ноздрей, всегда дрожащих, словно они вдыхают морской воздух. Жорис любил Барб за ее губы. В эту минуту они вздрагивали и казались еще ярче, походя на цветок, смоченный дождем.
Барб замолкла. Она подметила волнение Жориса и его нерешительность… Тогда она впилась в него повелительным взглядом.
В ту же минуту ее губы, словно созрев, превратились из цветка в плод, заставлявший предчувствовать красоту тела. Жорис, поняв, что непреложный закон судьбы должен свершиться, подошел к ней ближе: