Звезда над сердцем - стр. 2
Абрам доедал, облизывал пальцы, потом вытирал их платком. Он всегда был аккуратным, следил за собой. Провизор, окончивший с отличием медицинские курсы, ещё и скрипач, постоянно следивший за своими руками. За несколько недель, проведённых в гетто, его словно подменили. Да и всех подменили. Мыться было негде, одежду стирать негде. Еды всё меньше. Появились вши, было несколько случаев тяжёлых отравлений.
Отец, казалось, опускался быстрее всех. Под ногтями у него появилась несмываемая траурная кайма, лицо заросло неряшливой клочковатой бородой. Изо рта неприятно, кисло пахло. Он мало ел, ещё меньше спал, непривычно тяжело работал. А неделю назад начал ходить на какие-то непонятные собрания, которые устраивал бывший меламед Лейб Чернин. О чём они говорили на этих собраниях, отец никому не рассказывал. Приходил поздно, сидел на табурете, раскачивался. И говорил, будто стонал:
– Что делать? Что делать?
– Зачем ты туда ходишь? – ворчала мать. – Целый день немцы гоняют тебя по всему городу, заставляют чистить нужники, мусорные ямы. И у тебя ещё хватает сил на то, чтоб трепать языком?
– Говорят, скоро нас куда-то повезут, – шептал в ответ Абрам. – Немцы не хотят жить рядом с нами, поэтому, как только возьмут Москву, отправят нас куда-то на юг.
– Ты в это веришь? – голос Анны становился злым, и она с силой прикусывала край платка. – Ты видел, что они сделали с теми, кто не стал их слушать?
– Меламед Лейб Чернин говорит, что надо молиться. Что всемогущий Бог образумит немцев.
– У меламеда от голода размягчение мозга, – снова подавал голос из своего угла сапожник. – Молитвами делу не поможешь. Надо быть храбрыми, надо быть сильными, надо показать этим немцам, что мы тоже люди.
– Бома Кац был храбрым, – отзывался отец. – Он был сильным. Когда к Боме Кацу подошёл полицай Ерепов и назвал его жидом, что сделал Бома? Он ударил его кулаком так, что полицай покатился по земле, поливая её кровью из своего длинного носа. Где теперь этот храбрый Бома? Его расстреляли в первый же день. А Ерепов заклеил расквашенный нос и ходит, воруя сало из наших домов.
Сапожник приподнимался с пола, освобождаясь от объятий, вцепившихся в него детей.
– Так что, так и сдохнуть? Сложить лапки и молиться? Или плясать перед ними, как Хацкель Баранский?
– Хацкель не хотел становиться главным.
– Не хотел – не стал бы, – рубил воздух кулаком сапожник. – Нам не нужны полицаи и немцы. Мы сами отлично справляемся. Такие, как Хацкель, не дадут нам поднять головы. А такие, как меламед Лейб, будут уговаривать молиться.
– Что ты предлагаешь? Бежать, прятаться у русских?