Звезда Маир - стр. 10

– Какой мерзкий день! – с отвращением произнесла Анжелика.

Она задернула шторы и легла на кровать. Через мгновение девочку окутала напряженная тишина, но тишина не безмолвная, а насыщенная едва различимыми шорохами и звуками. То и дело что-то где-то потрескивало и поскрипывало, а порой откуда-то снизу из-под пола доносилось тихое бормотание, похожее на отдаленный разговор, в котором невозможно разобрать ни единого слова. И чем дольше Анжелика вслушивалась в эту обманчивую тишину, тем сильнее она затягивала ее, и тем острее овладевало ей чувство странной нереальности. Ей начало казаться, что она перестала быть живой девочкой и превратилась в неодушевленный предмет, вроде кирпича в стене, куска обоев или половицы в полу, сделалась частичкой большого дома и приобщилась к его таинственной жизни.

Подобного рода оцепенение нередко нападает на тех, кто проводит много времени в старых помещениях. Между тем, дом, в котором жила Анжелика, был не просто старым, он с полным правом мог считаться старинным. Давным-давно его построил богатый немец по фамилии Рабенек – хозяин старого химзавода. Двухэтажный, украшенный колоннами и лепниной, дом в те времена, наверно, выглядел очень роскошно. Особенно нарядным представлялся он взору тех, кто смотрел на него сквозь ажурную решетку, со стороны улицы. От ворот к крыльцу тянулась обсаженная липами аллея. Перед фасадом росли розовые кусты и были разбиты цветочные клумбы.

Но теперь о былом великолепии напоминали одни только облупившиеся колонны. Ворота и чугунная решетка давно исчезли, почти все старые липы засохли, лепнина осыпалась, грязно-желтая штукатурка на стенах покрылась паутиной трещин, ступени на крыльце были выщерблены, а парадное имело весьма непрезентабельный, обшарпанный вид. Мама рассказывала Анжелике, что после революции немец-заводчик бежал за границу. Брошенный им дом вскоре разделили на комнаты-клетушки и превратили в заводское общежитие. Во время войны здесь случился пожар, большая часть жильцов разъехалась, и только в левом крыле на первом этаже ютилось несколько семей эвакуированных. Потом, когда завод стал расширяться, и потребовалось жилье для новых рабочих, особняк отремонтировали и перестроили таким образом, что в нем появилось восемь новеньких квартир, по четыре на каждом этаже. Это было как бы второе рождение дома. Но поскольку жизнь в нем никогда полностью не замирала, связь с дореволюционными временами не прервалась. О минувшем напоминала, прежде всего, старая антикварная мебель, продолжавшая исправно служить нескольким поколениям новых владельцев. Так в пятой квартире находился большой платяной шкаф с медными висячими ручками, в третьей сохранился ломберный стол, в седьмой стены большой комнаты украшала писанная маслом картина, изображавшая красивую девушку в голубом открытом платье (говорили, что это портрет младшей дочери бывшего хозяина дома, умершей в молодых летах). Что до квартиры Анжелики, то здесь оказалось сразу три предмета из мебельного гарнитура позапрошлого века. На кухне стоял высокий темный буфет с тяжелыми скрипучими дверцами, в угол прихожей был задвинут круглый столик на одной ножке, и, наконец, в ее собственной комнате висело на стене старое зеркало в резной раме…