Звереныш - стр. 52
– Э, девка, – как-то отчитывала ее соседка, вперив в нее свои выцветшие от старости глаза, – что-то с тобой неладно… сама не своя ходишь. Не захворала ли?
– Устаю очень, – испуганно ответила Танька, отводя в сторону свои глаза. – На работе да с двумя… замоталась…
– Замоталась, – повторила соседка. – Может, оно и так. А может, еще что… Ты, Татьяна, не дури и голову себе ничем не забивай. Живи, как живешь… – Она взяла Татьяну за руку и осторожно добавила, – а этого, твоего, который со Светиком, ты не превечай. Не твой это мужик. Ты на меня старую не обижайся, но не твой… Не для тебя он…Ежели б он сам, тогда другое дело, а так… не лезь сама…
Из Татьяниных глаз засочились слезы, крупные, обильные, как грозовые дождинки. Что-то крепко закрученное в ней вдруг раздалось и ударило под напором старухиных слов и неудержимо хлынуло по ее толстым щекам, освобождая и облегчая ее.
– А ты поплачь, поплачь, – утешала ее старуха.– Наше дело бабье такое -слезами облегчаться. В себе держать – плохо, а и сказать, кто пожалеет, кто осудит. На чужой роток не накинешь платок. А поревешь от сердца, так и обегчишь его…
– Пойду я, – сказала Татьяна, вытирая не перестающие литься слезы. – Обидно мне, за что меня так – не знаю…
– Судьба такая, – вздохнула соседка, не понимая, как еще можно утешить Татьяну. – Если что, я всегда помогу, ты не стесняйся, обращайся… А парня этого с пути не сбивай…
Татьяна не ответила. Ей было досадно, обидно и больно. Жалость к самой себе переполняла ее. Она винила сейчас и мать с отцом, уродившую ее такой здоровенной и неотесанной, и мужей, оставивших ее с двумя детьми на руках, и родню, которой она была не нужна. Но больше всех она винила Анатолия, который не видел в ней того женского начала, какое было в ней в избытке. Ей казалось, что он пренебрегает ею, стесняется, а может быть, и брезгает – и оттого она злилась и винила его больше всех.
Она вспомнила слова старухи: «Судьба такая… Парня с пути не сбивай», – и внезапная удушливая злоба перехватила ей горло. «Видать, есть у него кто-то, – подумалось ей. – Что не мужик он что ли? Упустил бы своего разве? Все они, муужики, одним миром мазаны. И он не святой! Завлечь бы его на дачу, а там…». Внутри ее что-то дернулось и заныло. Она уже ненавидела свою соперницу и завидовала ей. Впервые сердце и разум брали свое и раздирали ее на части, и эта внутренняя борьба с самой собой обескровливала и обессиливала ее.
Несколько раз она приступала к Светику с расспросами об Анатолии. Но мальчишка сразу замыкался, и на все ее вопросы отвечал «не знаю». Татьяна чувствовала, что он намеренно не рассказывает всего, о чем знает, и злилась на сына.