Звени, монета, звени - стр. 21
Он по-прежнему сидел напротив меня, улыбка так и не покинула его губ. Кажется, ничего не изменилось, лишь одежды мои были пропитаны потом, пальцы стискивали неизвестно откуда взявшийся кубок, а язык ощущал слабую терпкость вина.
– Кто ты?
О, Четыре, неужели это мой голос? Словно хриплый грай черного ворона из сна.
– Я – твой слуга, господин. Сейчас ты не помнишь меня, как не помнишь еще многого. Но обещаю, клянусь – ты вспомнишь. Ты вновь станешь тем, кем был когда-то.
– Кем был когда-то…
– Сны, господин. Ты помнишь те сны?
…огненные валы накатывали на стены с упорностью и неотвратимостью морской волны. Белоснежный камень чернел на глазах, а жуткие крики сжигаемых заживо…
– Ты помнишь?
Крики.
Грохот.
Пыль.
Дым.
Огонь.
Кровь.
– Ты помнишь?
Рука с перстнем поднимается.
«Дур-ррак!!! Пр-рроснись, дур-ррак!!!»
– Да, я помню…
– Да будут славны Истинные Четыре! Значит, я не опоздал!
– Истинные… Четыре?..
– Ты вспомнишь и это, мой господин. Сны, которые я посылал тебе, разбудили тебя от того сна, который не сон и не явь. И как они освободили твое истинное «я» от наложенного на него слепка, так вскоре и лицо твое освободится от скрывающей его маски. Вновь восстанешь ты, господин, в мощи своей, и содрогнется земля под поступью величайшего из живущих. Дрогнут Пределы, и рассыплются Границы, и исчезнут Законы, и исказятся Имена. Всё это будет, господин мой, если ты скажешь: я хочу этого.
Кружится голова и рябит в глазах. Пальцы дрожат и холодный пот заливает лицо. Безвольно тело, бессильны мышцы, чужой, тяжелый язык словно присох к небу.
Кто я?
Что я?
– Лишь скажи…
«Дур-ррак!!!»
– Скажи…
«Пр-рроснись, дур-ррак!!!»
– Ну же!
– Да…
«Не-еее‑т!!!»
– Я… хочу… этого…
Чернота. Чернота клубилась, свивалась кольцами, как призрачная змея, черноте не было предела, как нет предела Изначальному, имя которого – Ничто. Но на этот раз я был чернотой. А слабый, тусклый огонек, жег меня, раздирая мою сущность той болью, перед которой физическая боль – меньше чем ничто. Лишь одно средство было против этой боли, и чернота, которая была мной и которой был я, давила на него со всех сторон, с каждым бесконечным мгновением отнимая от него по крохотной частице, делая его частью себя. Он становился всё слабее. Кажется, я кричал…
Герб. Принятый
Последняя ночь.
Чуть слышно поет ветер, чуть слышно шепчет за окном холодный дождь.
Последняя ночь.
Бесценные фолианты и свитки и вся вековая мудрость, заключенная в них, небрежной грудой свалены в темном углу. Какой в них сейчас смысл?! О каких молитвах сейчас можно говорить?! Ведь эта ночь – последняя. И когда наступит завтра… если наступит завтра… всё это не будет иметь ровным счетом никакого смысла, одновременно обретя иной, всепоглощающий смысл.