Звени, монета, звени - стр. 15
От жалости и ярости.
Молчишь, мастер? Правильно. Прости, что потревожил тебя там, за Последней Чертой. И ты прости меня, глупый соленный зайчик. Знаю, тебе это безразлично, но всё равно – прости. Блесни последний раз на перстне, да, вот этом, на указательном пальце левой. Блесни и исчезни.
А мне пора надевать маску.
Новый день начался…
Герб. Принятый
Бурый.
Нависшие надо мной осколки башен, колонн, фонтанов, что давно, очень давно вытесаны были из белого и розового мрамора, гранита, даже хрусталя, ныне же – потерявшие безвозвратно прежние свои гордые очертания, стертые ветром, песком, человеком, временем. Потемневшие от влаги, льющейся беспрестанно с равнодушных небес.
Грязь, облепившая сапоги, камни под ногами, жирными, маслянистыми каплями застывшая на одежде, крохотными точечками усеявшая лицо, руки, волосы. Грязь, от которой не скрыться, не защититься даже сверкающей, отточенной сталью. Грязь, которой от начала времен всё равно кого пятнать: владыку или раба.
Серый.
Небо, столь низкое, что, кажется, вот-вот рухнет, не выдержав собственной тяжести и скопившейся в нем влаги, что никак не может вылиться наружу. Рухнет, придавит, сомнет – и меня, и его, и мертвый, застывший в призрачно-высокомерном молчании город.
Туман, обволакивающий всё вокруг, стирающий и без того призрачную грань между тем, что есть, и тем, что видится. Туман, в котором теряются звуки, меняются краски, и лишь один шаг в сторону переносит тебя куда-то, где жизнь – не жизнь и время – не время.
Алый.
Кровь, такая теплая в окружающем промозглом мареве, затейливыми узорами расписавшая узкую, длинную полосу голубоватой закаленной стали, отметившая косыми росчерками смуглую, загорелую кожу. Отчаянно стучащаяся изнутри: «Выпусти меня! Выпусти! Мне так тесно здесь!»
Всадник, чьи одежда, доспехи, чепрак скакуна – вызов всему окружающему. Взмах руки, принадлежащей человеку, привыкшему повелевать. Громкий голос, от которого еще долго гуляет эхо по мертвому городу:
– Именем Одного меж четырех – довольно!
И сталь опустилась.
И пальцы разжались.
Довольно. Меня ждут в Цитадели.
Я выдержал. Самое трудное испытание в моей жизни закончилось.
Самое трудное?
Закончилось ли?..
Старый, пожелтевший от времени свиток долго не желает разворачиваться, словно до последнего момента защищает мудрость, начертанную на нем столетия назад. Я машинально вытираю о штаны ладони, в который уже раз за сегодняшний вечер ставшие от волнения влажными и холодными. Придвигаю ближе огарок.
«…Великие говорили, что жизнь человека подобна бесконечной винтовой лестнице, одним концом уходящей вверх, туда, где парят лишь орлы, другим же – глубоко под землю, в темные, мрачные глубины. Никто, кроме Четырех, не знает, как высоко может подняться каждый из нас, как низко пасть. Одни и те же истертые ступени ложатся под ноги твои, и тех, кто шел перед тобой, и тех, кто пойдет следом. Знай, читающий сейчас эти строки: сегодня ты встал на очень важную ступень. Еще один шаг – шаг длиной десять дней – и врата Цитадели вновь откроются перед тобой. Но никто, кроме Четырех, не знает, кто шагнет из них в мир: мой брат по Величайшему во всех Четырех Пределах Ордену, или неудачник, удел которого – лишь горькие, несбыточные мечты…