Звенел булат - стр. 40

Нажмутдин унаследовал от родителей властолюбие. Ещё до отречения российского пачи – царя от престола связался он через послов своих с турецким султаном, помощи у него просил, хотел захватить власть во всём Дагестане. У султана, видимо, были свои намерения, не помог Нажмутдину. Но всё-таки богатым не только Аллах, вся нечистая сила помогает. Какие бы ни происходили перемены во власти, избирают Нажмутдина в советники, возводят в чины, даже не видя его лица.

Избрали его членом исполкома в Шуре. На большом совете кавказской знати во Владикавказе назначили его муфтием[6] Северного Кавказа и Дагестана. Летом в Анди[7]собрались шейхи, кадии, муллы из Дагестана, Чечни и сказали Нажмутдину: «Будь нашим имамом». У народа не спросили. Да стоит ли спрашивать тех, кто из-за куска хлеба становится на сторону силы. Далеко пойдёт сын Доного. Для его чрева мало одного округа, он способен поглотить целые страны.

– Не проглотит! – воскликнул Джавад. – Подавится, если захочет проглотить.

Гаджи-Магома поднял голову на парня. Сощурив глаза, он внимательно оглядел его, словно видел впервые. Может быть, сказанные твёрдо, с уверенностью слова пробудили веру в пророческие слова отца: «Не пойдут впрок богатства, облитые слезами и кровью народа».

– Не те времена, отец мой, – стал пояснять Джавад, боясь, что бросил фразу в тоне непозволительном при разговоре со старшими.

На улице послышался шум. Прервав разговор, собеседники стали прислушиваться. Шум доносился со стороны базара. Вскоре можно было расслышать цоканье множества копыт. Абдулла, Джавад, за ними старик, накинув шубы, поспешили на улицу Лавочники, мастеровые толпились у дверей, раскрытых калиток. Со стороны Гургул-аула, ближайшей окраины Шуры, бежали любопытные дети, за ними взрослые.

Заворачивая с Базарной улицы на Дербентскую, ехал, растянувшись, большой отряд конников, за ними ряд за рядом, строй за строем, стараясь бодро отбивать шаг мягкими чарыками[8], из которых, ощетинившись, торчали пучки сена, шагали пешие. Шли люди в сапогах и в ботинках с обмотками. В кожаных куртках, шинелях, полушубках, ватниках, в бурках.

– Валлах, – сказал Гаджи-Магома Мелиху – шорнику-еврею из соседней мастерской. – Они идут на войну с мюридами Нажмутдина.

– Хорошо, что идут, пусть лучше подерутся там, за городом, лишь бы не здесь, злоба глаз не имеет, при больших драках и мирным попадёт.

– Зачем войну затевать? Тем более зимой. Сидели бы в своих аулах, ели бы кукурузные галушки с курдюком, нет же, надо идти на город, думают, что здесь им позволят делать что захотят. Эти поднялись, – кивнул Гаджи-Магома на красногвардейцев, – чтобы не пустить мюридов.