Зуд. Повесть - стр. 8
Тут возникает очередной соблазн – допустить, что мы ещё можем воспринимать хоть крохотную, да информацию о себе и мире, пока в нас остаётся хотя бы одна живая клетка. Волосы, к примеру, растут ещё долго… Но нет. Хоть жизнь какой-нибудь амёбы по сравнению с человеческой и кажется не совсем полноценной, а всё-таки она – никак не смерть, и, если мы идём по этому пути, нам остаётся только признать, что абсолютно всё, что существует во Вселенной, вплоть до последнего атома – та или иная форма жизни. А, стало быть, смерти не существует как таковой. И вот мы опять вернулись к Богу…
И к Таньке.
Когда-то они могли часами рассуждать об этом. Маленькая Танька была отчаянной буддисткой – или как там ещё назвать. Она утверждала, что помнит свои другие реинкарнации, и Вадим честно выслушивал и кивал, а потом пытался дискутировать – без особой настойчивости. Её доверие было ему гораздо важнее истины, какой бы та ни была.
– … Знаешь, пап, а в прошлой жизни я рано умерла…
– Угу. Без шапки в мороз ходила, наверное…
– Неа. Повесилась.
– Вах, какие страсти. Несчастная любовь?!
– Вот ещё… Так, назло. Меня розгами выпороли. Перед всем классом. Ну, я тогда мальчиком была…
– Упс. Надеюсь, в этой жизни тебя к девочкам не тянет?
Танька злилась:
– Ну, пап… Это ж когда было-то…
Он сам не мог бы сказать, хорошо это или плохо, что Танька ни разу не «вспомнила» себя ни знатной дамой, ни сожжённой на костре ведьмой из фэнтази, ни какой-нибудь исторической личностью. Её прошлые воплощения были самые что ни на есть рядовые, полные нелепостей, ошибок и тягот жизни. В доказательство она приводила скучные, вгоняющие в депрессию бытовые подробности, вроде ряда нечистых ночных горшков в длинной тесной комнате, зазубренных ножниц на дощатом столе, керосинок, обоев с розами, – детали, которые иногда вызывали у него неприятное чувство, что, возможно, этот мир и впрямь изучен не так тщательно, как ему хотелось бы.
Но, так как доказать здесь ничего невозможно, говорить на эти темы можно было часами. Но, так как чувство юмора она взяла у него, у них не было даже того простого выхода, который в таких случаях выручает почти всех – обидеться и заткнуться. Так что прерывала их обычно Катя, которая эти беседы активно не одобряла:
– Нашёл о чём разговаривать с ребёнком! О смерти?! Спросил бы лучше, чем она живёт, как дела в школе, что интересного произошло за день…
Это она зря, – Вадим злорадно вспомнил, что в роли мудрого старшего товарища Катя всегда была бесполезна, беспомощна и, если уж идти до конца, абсолютно бездарна. Особенно когда их дочь превратилась-таки в подростка.