Зубы дракона. Мои 30-е годы - стр. 25
Житье-бытье и террор
Небольшая комната, простая, мещанская. Сталин пьяный «в дрезину», как говорят. В комнате одни мужчины, из мужиков – я и еще один чернобородый. Не говоря ни слова, Виссарионович повалил чернобородого мужика, закрыл простыней и яростно изнасиловал. «И мне то же будет!» – в яростном отчаянии подумал я и хотел бежать; но после сеанса Сталин как будто несколько отрезвел и вступил в разговор. В общем, для меня дело кончилось более благополучно, и меня даже угощали…
Постсоветский читатель, пожалуй, подумает, что это из чернухи-порнухи бурных 90-х – из какого-нибудь сценария, на худой конец прозрачная аллегория той боевитой поры: чернобородый мужик – народ, а Сталин… Но читатель жестоко ошибется. Это подлинная дневниковая запись, сделанная «простым советским человеком», крестьянином Андреем Аржиловским, о котором речь уже была, 18 декабря 1936 года. Удивителен в этой записи не столько сам сон, сколько его пророческий смысл. Ведь незабываемый 1937-й только собирался наступить. Но еще удивительнее, что Аржиловский, уже отбывший лагерные сроки, предал его бумаге.
Посещали тогда трудящихся и более патриотические видения. «Моим сыновьям что-то Сталин снится. Женя видел во сне, что защищал Сталина от нападения бандита». Запись от 24 декабря 1937 года. Но не стоит думать, что в дневнике супруги профессора МЭМИИТа[16] Штанге[17] – советский патриотизм, и ничего кроме. Как и вообще ошибочно представлять себе 30-е годы однообразно и официозно ликующими или, напротив, единообразно дрожащими и кровавыми. Это железное и воистину жестокое десятилетие было многослойным, многосложным, разносоставным: честолюбивым, талантливым, инициативным, предательским и отзывчивым, полным страхов, надежд, нужды и самопожертвования – ужасным и веселым.
Книгу эту в 90-х я ждала с нетерпением, а дождавшись, не сразу взялась за чтение, ограничившись титульным листом: Intimacy and Terror: Soviet Diaries of the 1930s. Translated by Carol A. Flath. Ed. By Veronique Garros, Natalia Korenevskaya and Thomas Lahusen. New York: The New Press, 1995.
Не сразу взялась за чтение, но внимательно перелистала, испытывая благодарность к ее создателям. Фрагменты советских дневников были представлены в ней на фоне подробной хроники 1937 года. Но какой смысл читать дневники советских обывателей на иностранном языке? Во время оно мы набрасывались на сочинения иностранных советологов в надежде на сколько-то битов новой информации. Но в домашних записях частных людей содержательны не только события и соображения, но и сам язык, его интонация, фразеология, лексика. Даже летосчисление. Разумеется, в книге дневники представлены выборочно и отрывочно. Зато само их соположение, монтаж позволяет подвергнуть время Большого террора, так сказать, перекрестному допросу, взглянуть на него под разными углами зрения.