Зона Комфорта - стр. 119
Риммер выкопал в мешке эмалированную кружку, потряс кверху дном, дунул в нее.
– Позвольте! – Он завладел бутылкой, вывинтил тугой кляп и набуровил мне щедро, больше половины.
– Хорош! – сказал я чисто для порядка, когда прапорщик возвращал горлышко в вертикальное положение.
Волнами поплыл непередаваемо густой аромат сивухи. У меня съёжился желудок. С сомнением, зная, что принципиальное решение принято, глянул я в кружку, примеряясь к дозе. В аккурат – сто пятьдесят!
– Ну, господин прапорщик, за нашу победу! – произнёс я бодро и стал крупно глотать теплый, вонючий, скверно очищенный самогон.
Осилив, перевел дух, затряс башкой. Вниз по пищеводу ринулось тепло.
Риммер заботливо сунул пупырчатый зелёный огурец. Я вгрызся в него, перебивая травянистым овощем едкий смрад сивухи. Поотпусти-ло. Перестал дергаться живчик у глаза.
Прапорщик быстро налил себе, очевидно, не зная, что так не принято в обществе уважающих себя людей. И без промедления дернул.
– Набрехала стерва, что на буряке настаивала! – У него выбило слезу.
В девяносто девятом году при обыске в одном адресе – крохотной однокомнатной хрущевке – мы обнаружили три двухсотлитровых бочки браги. В бочках в густой дрожжевой каше плавали газеты «Спорт-экспресс» и местный брехунок «Уездное обозрение», запущенные в ёмкости для забористости. Когда мы стали ведрами сливать обнаруженное добро в унитаз, прикинувшая размер убытков самогонщица, ополоумев, укусила меня за руку.
– Хм, на буряке. – Без остатка, с горьким кончиком вместе прожевав огурец, я умиротворенно потёр грудь.
В тайной надежде, что прапорщик предложит ещё полсотни капель. Удивляясь надуманности своих недавних сомнений. Всё так гладко идет. Как по сливочному маслу!
Риммер отошел в сторонку отлить. И вдруг закричал изумленно:
– Кто здесь такой зарылся?! Вылазь!
Я подошел к нему. Прапорщик, застегивая брюки, ударял ногой в подметку сапога, торчавшего из развороченной скирды, у самого её основания. Сапог дергался под ударами, каблук был на нем неказистый, стесанный. Но никто не вылез.
– Кому говорю, а то – штыком пощупаю! – пригрозил Риммер.
– Живой ли? – усомнился я.
– Живёхонький, – прапорщик перехватил винтовку для удара прикладом.
После выпитого на щеках его неровными пятнами рдел румянец.
Солома зашевелилась, вспучилась и из скирды, кряхтя, стал выбираться человек. Риммер опустил винтовку. Мы оба сделали по шагу назад. Человек оказался военным. Рослый детина в мятой гимнастерке, с одутловатым исцарапанным лицом, буйно-кудрявый, с беспокойными глазами.
Он виновато развел большими руками: