Золотой маятник - стр. 6

А Бонго – был. Со времени той злосчастной встречи в цирке, с тех пор, как он попал в поток расчётливо-хищных мыслей, кружившихся в голове щуплого брюнета из первого ряда, – бедняга ждал горя. Репетируя номера с Эльвирой, лакомясь фруктами или курятиной, гуляя во внутреннем дворе цирка, а то и, за руку с наставницей, в городском парке, – он всё время слышал, как часто и глухо бьётся его сердце, и рот шимпанзе пересыхал. Эльвира чуяла тревогу своего «малыша» и ласкала его более, чем обычно, но обезьяна продолжала нервничать. Ночами почти не спала, совсем по-человечески вскрикивая и просыпаясь от кошмаров. Мерещилось Бонго, что тот прокрадывается в его комнатку со сдвижной решётчатой дверью; уже совсем другой, чем на представлении, без лица, враг словно даже не руки, а стальные горячие крючья протягивал во тьме к перепуганному зверю…

Дни шли за днями, зложелатель всё не появлялся; жизнь текла по-прежнему размеренно, – но не приходил покой к обезьяне, обострённое чутьё подсказывало: всё ближе, ближе страшный миг, рисуемый снами!..

Прошло ещё несколько однообразных осенних дней, – репетиции, прогулки, еда, сон, вечерний манеж; Бонго бы успокоиться, но куда там! Однажды после завтрака у него, как нарочно, разболелся живот, – должно быть, остались на плодах ядохимикаты или что-нибудь в этом роде. Издавая жалобные стоны и гладя себя по брюху, Бонго показывал: больно!.. Эльвира, тут же пустив слезу и заметавшись, побежала звонить ветеринарам.

Шимпанзе хорошо знал врача, лечившего цирковых животных, – низенькую смешливую Агату с большой родинкой на щеке, вроде виноградины. Она работала в городской ветлечебнице и являлась в цирк по договору. Однако на микроавтобусе с эмблемой клиники приехала незнакомая докторша, с туго-натуго стянутым хвостом волос и в квадратных очках. Пощупала живот Бонго, спросила, как вела себя обезьяна со вчерашнего вечера, не было ли расстройства желудка… и вдруг заявила, что дело плохо и надо везти зверя в больницу. Вот тут-то наш герой и обмер от ужаса!..

Ах, какая жалость, что не дано людям понимать язык животных! Тем более, что живые твари (все, вплоть до насекомых) отлично разумеют нашу речь… Уж как Эльвира (несмотря на красоту, одинокая) любила своего «малыша», «сыночка», – но и она не восприняла его ужимок и отчаянных выкриков, его судорожного оскала и панического лепета, его попыток то напасть на докторшу, то забиться под диван. В конце концов, видя, что на шимпанзе не действуют ни ласки, ни уговоры, дрессировщица просто прикрикнула на него и спросила врача, нельзя ли как-нибудь «успокоить этого дурака». А очкастая, всё время делавшая вид, что она тише воды, ниже травы, – весьма охотно закивала Эльвире и сказала, что у неё есть такое средство.