Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - стр. 26
Было? Не было?
Может, это я уже сейчас вообразил? Наслушался братних рассказов – и представил. Или правда вспомнил?
– Огромный. Страшный, – Делиад с трудом подбирал слова. Простые, понятные слова, отчего они били наотмашь, сжимали сердце ледяными пальцами. – С кипарис высотой – тот, что у ворот. Весь как из бронзы. Из-за доспеха, наверное. Шлем с конской гривой. Лица не видел, только спину. Это хорошо, наверное. Он в крови был. Или это свет от него такой шел, кровавый? Не знаю. Шагнул – и исчез.
Он помолчал и добавил:
– Я потом месяц в постель мочился. Закрою глаза, сразу его вижу. И опять, как наяву… Просыпаюсь – постель мокрая. Стыдоба! Ничего не могу с собой поделать. Думал, это навсегда. Нет, прошло. Перестал он мне сниться…
Я поверил без раздумий. Кто ж про себя такое сочинять станет?!
– Хватит!
Алкимен зябко передернул плечами. Встряхнулся, будто мокрое одеяло сбросил:
– Доволен, Гиппоной?
– Да, – серьезно кивнул я.
Со стороны я выглядел потешно. Детская серьезность всегда потешна. Но никто из братьев не засмеялся.
– Теперь молчи, понял? Никому ни слова. И мы об этом больше не говорим. Еще накличем… Всем ясно?
Мы кивнули.
– Раз ясно, – с третьего раза Алкимен сумел выдавить из себя улыбку, – тогда вперед! Море заждалось! Кто первый?
И сломя голову припустил вниз по крутой тропе. Мы рванули за ним. Первым по любому окажется Алкимен, это ясно. Но и последним быть не хотелось. Последний – хромой краб и сонная улитка!
А еще черепаха в хитоне.
Говорят, детство заканчивается в один момент. Что-то случается – как правило, что-то плохое – и все. Было детство, и нет, кончилось.
Я с этим не согласен. По крайней мере, у меня было не так. Детство не заканчивается в некий определенный миг. Оно дает трещину. Эту трещину не заделать, она будет шириться, расти, ветвиться. Со временем глиняный горшок расколется окончательно. Ты переступишь через его останки и пойдешь дальше. Подберешь пару черепков, сохранишь на память. Почему нет? Но это будут обломки, не горшок.
В тот день, когда горшок дает первую трещину, это все еще горшок. Да, надтреснутый. Но он сохраняет форму. В нем можно таскать зерно и оливки. Лишь если наполнить его маслом, водой или вином, жидкость начнет по каплям сочиться наружу через трещину.
Горшок моего детства треснул на тропе над морем. В тот день я осознал: все, что я считал далеким, не имеющим ко мне ни малейшего касательства – оно здесь, рядом. Это может случиться в любой момент: со мной, с братьями, с отцом, матерью, дедом…
Более того, оно уже случилось. Какая разница, помню я это сам или узнал из рассказа братьев? Это было на самом деле. Здесь, во дворце, а не на далеком острове или недоступном Олимпе.