Золотая рыба - стр. 38
– Не то с резкой, – предполагает Настя.
Они бегут к началу цикла. Разделка работает: кишки летят. А вот порционка в режиме ожидания. Настя хватает какое-то корыто. Агрегат врублен! За ними хвост; у всех – ёмкости. Рыба льётся с водой, падает в бак, и оттуда её ловят. Один дуршлаг, второй, третий… Сандра, вернее, энергичная туповатая Саша входит в азарт. Их корыто – немного – и доверху. Рыба серебряная, будто холодные продолговатые камни для какого-то великаньего ожерелья.
И тут Тонька:
– Рыбу захапали, так вас и так!
А Сандра, правильнее – Саша, ловит и ловит… Наберёт корыто доверху! Рядом мокрые Настины руки, мокрое Настино лицо, фартук, сапоги, халат. Настя Тоньке в ответ:
– Сама, так тебя, так, всё хватаешь, так и так…
Тонька никнет, и вся очередь с тазами терпеливо клонит головы перед Настиным криком, перед её матом, да и перед физической подготовкой Сандры, вернее, Саши…
Порционка хлещет ледяной рыбой. Опять корыто. Укладывают, а другим укладывать нечего.
Утром сапогами в тёплой воде, которая откуда-то течёт, разливаясь на бетонном полу. Ест отбланшированную, но не залитую маслом и не запечатанную рыбу, которую крадёт с конвейера Настя. Если так каждую смену, – ликует коллега, – то она не только матери и детям, но и себе купит, например, «импортный купальник».
– Тут негде плавать!
– Поеду в Одессу, пойду на пляж…
– С этим моряком Славкой?
– Да, нет, он не любит пляж… Он загорает на палубе «Христо Ботева», на котором ходит из Болгарии…
Девушка-подружка умолкла. Сандра – следователь, на допросе у которого врёт подследственная. Хоть ни о чём не говори с ней, кроме, как о рыбе.
– Если так пойдёт путина, детям куплю и зимние куртки. Матери надо бы элегантную… В Малокурильске есть.
Наверное, и Сандре надо ликовать. Явится приодетой… Яркие туфли на высоких каблуках; у неё нет таких. На низких есть, дома, дорогие. Она будет высокой на каблуках. Она и так не маленькая. И юбку эффектную, чтобы ноги…
Музыка! Танцплощадка под фонарями. Опять наблюдают, будто в театральном бельэтаже, но с цунамной лестницы.
– А нам в смену, – говорит Настя.
Темнеет. Тёплый ветер летит с музыкой, а они грубо топают литыми сапогами в цех, к рыбе, к Тоньке, к драке, к пяти нормам.
Утром – в барак, падают, как мёртвые. Мыться теперь нельзя на колонке, только в комнате за печкой, которую нагревают, чтобы сушить халаты, рукава мокрые, да и сапоги – в тепло. Для дров неновый ушат с двумя ручками. Нагружают, тащат вдвоём. Топят, когда отдохнут.
Ну, вот и превратилась в полу-дебильную Сашу, и такой ей быть. Мыслей во время работы нет. Автоматизм подталкивает к одной «идее»: натащить много рыбы, не дожидаясь, когда её притащит транспортёр: можно и не дождаться. Идеальный вариант – караулить у порционки. Правда, уборщица отгоняет наиболее ретивых к конвейеру (явно инструкция начальства) и для убедительности – шланг с ледяной водой, которым она моет пол, называемый «палубой». Это слово от новеньких.