Золотая рыба - стр. 37
Мама и бабушка, будто ждут, что она в последний миг выпрыгнет из вагона; им придётся компенсировать деньги на билет и суточные, которые ей выдали. Они нагло спекулируют на Веруньке: «Уговори не уезжать». Но сестрёнка на перроне не ревёт (на это рассчитывают сценаристки), а говорит с милым доверием: «Возвращайся скорей».
У Сандры бравада, какой не бывает у покойниц на пути в крематорий; лица бабушки и мамы вполне для ритуала. Дома они будут плакать, обвинять папу в неправильном воспитании, мама будет ему звонить на эту тему, и он чаще будет курить, хотя, вроде, чаще невозможно.
Вот вам! Уедет! Так уедет, как вам и не снилось! И – уехала!
– Пока мы дрыхли, девчонки говорят, студентов привезли! – Настя рада!
За окном смех не только женский. Доски тротуара гудят от грубых ног. Увы, теперь и в темноте не вымыться на колонке.
– Их вон в те, где койки в два этажа, – ликует Настя.
Свет горит в окнах, раньше тёмных. Шум, беготня. Как много их… Одеты одинаково, не отличить, где девушка, где парень.
– Парней у них много, – вздыхает Настя. – Танцы будут, а нам – в ночь.
И какое ей дело до танцев: юбка ниже колен?
…На конвейере опять дикая битва. Две бабы дерутся, а как они бранят друг друга, не передаваемо.
Ненормальное явление: ей нормально работать на рыбе. Тупой однообразный труд. Выработка автоматизма. Она и работает, и думает вопреки рекомендации академика Павлова о синхронности рук и головы.
Неотвязно: мама, Верунька (эта чаще других), папа, бабушка. О маме – много. Об этой мощной Инге Ивановне. Она моторная! Она делает и делает. Всё доводит до конца. Было нелегко, но она «пробила» клинику новых методов лечения наркозависимых.
О папе не думает. Он не моторный. У него двадцать книг с закладками на первых страницах покрыты пылью. Пыли много в его «берлоге». Когда она ночью в цехе укладывает в банки холодную мокрую рыбу (маленькие ломтики – «цветочком» в банке), думает о маме. Она видит её в ярких туфлях, в ярком жакете на сеансе психотерапии перед группой пациентов, которые превращаются из наркозависимых в полностью зависимых от Инги Ивановны. Руки хватают сайру, кладут в банки, которые одна за другой брякают на металлический поднос.
Выжмет три нормы. Настя делает пять. Она вновь кроет матом Тоньку. Тонька с огромным дуршлагом (из отверстий бьёт вода) мимо Насти, и ненароком льёт ей в сапоги. Та кинулась, цепко держит края этого тазика и вырвала бы, не вмешайся полусонная (уколотая – наблюдение Настя) учётчица Аля. Рыбу делят. Тонька ревёт.
Сайры нет, на транспортёре в ледяной воде редкие ломтики.