Зимопись. Путь домой. Аз - стр. 4
– А сами святые сестры? – вырвалось у меня. – Они наружу выходят?
– Кто ж им запретит? Впрочем, вплотную с теми, кто живет внутри, они не пересекаются, они только наблюдают, приказывают и карают, причем карают тоже чужими руками.
– Еще раз спрашиваю, – перебил Малик, – откуда сведения?
– Мне тетка все в подробностях рассказала, когда со свидания вернулась, – объяснил Котя. – Ее второй муж в темный дом по душевной болезни угодил, через год поселился в Онавсюве, со слов дяди она и рассказала. Темный дом только называется домом, на самом деле никакой это не дом, это овраг с пещерами, куда снаружи не подобраться, а изнутри, понятное дело, не выбраться. Со всех сторон на пару дней пути – непроходимые каменюки и колючки вроде этих, – широким жестом сеятеля Котя показал на окружавшие нас заросли. – При большом желании, конечно, можно прорубиться вплоть до оврага, но чужаков увидят издалека. Если идти ночью – услышат стук топоров и ножей. По верхнему краю оврага ходят дозорные, а внутрь ведет единственная дорога с несколькими постами. В глубине овраг расходится в стороны: для больных головой – налево, для больных телом – направо. Около внешнего поселка из земли бьет родник и небольшим ручьем стекает в овраг, внизу есть озерцо, во времена дождей оно переполняется, в остальное время воды едва хватает на всех проживающих и на полив огородов. Во все стороны от темного дома на дневной переход больше нет ни озер, ни ключей, ни колодцев. А плохое место, о котором мы говорим – на пустыре за поселком. С некоторых пор туда никто из местных не ходит. Боятся.
– Мы друг друга поняли? – спросил Малик у меня и дяди Люсика.
Два кивка подтвердили, что да, поняли. После моей встречи с Зариной мы вновь вернемся к обсуждению главного вопроса: бороться или уйти, и разговор станет более предметным.
– Спасибо, Котя, – сказал Малик говорливому приятелю и громко скомандовал: – Подъем!
Путь сквозь колючки продолжился.
Наше продвижение от западной границы до центральных районов шло непредставимо медленно. Если через леса можно идти и в светлое время суток, то открытые пространства представляли опасность, их пересекали ночами. Пища добывалась в лесу, или ее просили у крепостных на полях и в деревнях. Отношение крестьян к лесным разбойникам было разным, от сочувствия до ненависти, но продуктами с нами охотно делились: каждый подневольный понимал, что если что-то пойдет не так, он сам или кто-то из семьи легко окажется вне закона, и тогда ему тоже понадобится помощь. За провизией мы, на всякий случай, ходили поодиночке, отправляя тех из рыкцарей, кто лучше знал места, где мы в тот момент проходили. Остальная бригада наблюдала со стороны, чтобы, если понадобится, вмешаться и спасти или, если дела плохи, не попасть в засаду всем вместе. До сих пор обходилось без происшествий. Даже если где-то крепостные проболтались и местные власти узнали о чужаках, то погоню никто не выслал и масштабную зачистку не устроил. Наверное, просто не хватало сил на облавы. Я уже знал, что если разбойники вреда цариссам не нанесли, те ограничиваются докладом Верховной царице, а она уже решает, принимать ли меры и какие.